Александр Логачев - Капитан госбезопасности. Линия Маннергейма

Санки эти с железным барахлом уже рядом — ему на лыжах раз сорок переступить. Видны задок и боковина. Сбоку торчат четверо, на задок присевши двое, остальные, получается, закрыты от него. Рассадка подходящая, бывало поплоше. Вот подобраться следует совсем близко. Тут ему повезло еще в том, что у лесоруба лицо закрывал темный подшлемник. Значит, можно не бояться луча фонаря, направленного в лицо. Там, в лесу, бросив в снег топор (зачем лишнее таскать), он стянул с германца его намордник. И теперь приходилось жалеть, что свой подшлемник оставил в вещмешке — фашистская шерсть сильно провоняла чесноком и сладким одеколоном. Лучше бы уж табаком, но Ганс или Фриц берег здоровье. И чесноком, небось, обожрался, чтобы простуду не схватить. Не схватит уже.

А вот с оружьицем не подвезло. Справнее было, кабы это оказался пистолет-пулемет. Ну, а попался карабин, такой же, как у Левки, на который гранатомет накручивается. Да ладно, проживем. Удача в гранатах, а не в карабине.

Вот, кстати, и пора. Сажени три до задка саней. Две.

Старшина развернул корпус налево, одновременно сбрасывая вагу с плеча на подставленные руки. Орясина ударяется в локтевые сгибы и скатывается по предплечьям к кистям, обхватывается большими пальцами там, где торчат выросты обрубленных сучков. И резким поворотом корпуса старшина запускает орясину под ноги четверым германцам, стоящим у боковины саней. Со стороны это выглядело так: уставший лесоруб, раздосадованный тем, что его отрядили на грязную работу, когда другие лоботрясничали, изливает свое недовольство в демонстративном швырянии дубины.

Раздается «Dummkopf», «Was machst du?». Недовольными голосами.

Кабы они знали, что еще свалилось им под ноги! Две русские безотказные “лимонки”, осколочные Ф-1, которые он тащил от самого леса с выдернутыми чеками, прижимая ладонями рычаги запалов. И теперь запал начал гореть.

И пошла работа на раз-два-три-четыре [40] Время горения воспламенительного запала Ф-1 — 3,2–4,2 секунды. .

На раз — оттолкнуться палками, еще сильнее оттолкнуться палками, лыжи скользят к тем двум германцам, что прислонились к задку саней, а один-то вообще продолжает сидеть на краю, свободном от металла. Те еще ничего не понимают, но настороженно подбираются. Старшина сбрасывает с плеча карабин.

На два — лыжи вскальзывают между немцами. Карабинным прикладом в движении — снизу в челюсть первому врагу. Из-под подшлемника вырываются хруст и вскрик, голову противника отбрасывает назад. Разворот всем корпусом и в полуприседе подсечь ноги второму, который хватается за пистолет-пулемет, свисающий с шеи, пытается повернуть его и вставить палец в спусковую скобу.

На три — карабинное ложе подсекает колени, враг падает и сверху добавочный удар в голову дульным срезом ствола.

На четыре — он бросает себя на сани, ударяется о железо, опирается задом о плоскость саней, прижимается к железу, поджимает ноги. Одновременно — выстрел сверху в того противника, кто на снегу поворачивается на спину и поднимает оружие.

Выстрел на полсекунды опередил гранатный разрыв. Вздрогнули сани, их приподняло с того бока, на который пришлась ударная волна, сбросило сверху железные листы, некоторые подкинуло и зашвырнуло в сугробы. Вокруг взметнулись снежные гейзеры. Осколки выбили из самолетного лома короткую немузыкальную дробь. Глаза старшины упали на тело человека с раздробленной челюстью, вздрогнувшее от попадания чугунных ошметков гранаты.

Рефлексы старшины знали, когда надо отрывать тело от железа. В какой момент надо было опускать лыжи на снег, огибать сани, взбрасывая карабин. С той стороны саней, что в момент разрыва оказалась под защитой железа, со снега, в оседающей, поднятой взрывом метели поднимались две фигуры. С такого расстояния Зотов промахнуться не мог. Сейчас все решает опережение. Но выигрыш во времени по-прежнему держался, старшина не давал ему растаять. Когда Зотов остановил лыжи, замер, прижимая приклад к плечу и направляя карабин на цель, немцы только вырвали лица из снега и только начинали постигать происходящее. А уже прогрохотал выстрел, и одного из двух отбросило назад в снег. Второй попытался вскочить и укрыться за задком саней, пока лязгал затвор карабина. Пуля подловила его, когда он, рискованно, отчаянно подставив спину, уже добежал до спасительного железа и готов был повернуть за него.

Зотов, перезаряжая на ходу оружие, мчался к заднему санному борту, завернул за него и напоролся на пистолетный выстрел в живот. Взмах чьей-то руки отбросил карабинный ствол в сторону и выстрел из него ушел в ночь. Вторая пуля впилась в живот Зотова. Но старшина, чьи лыжи успели проскользить вперед, ухватил врага одной рукой за белое масхалатное плечо, другой обжал подбородок и вбил голову немца в темное железное нагромождение саней. Немец жал и жал спусковой крючок, выплевывая пулю за пулей в живот неизвестного ему противника. А старшина вколачивал и вколачивал голову неприятеля в самолетную груду, выбивая ею полый металлический грохот. И вспоминалась Зотову в эти мгновения, похожие на опустошаемый пулеметный диск, штыковая резня под Псковом, когда вонзившийся в него широкий немецкий штык скользнул по портсигару в кармане и всего лишь разодрал кожу…