Александр Логачев - Капитан госбезопасности. Линия Маннергейма

Неужели немцы надумали использовать советско-финскую войну как полигон для испытания своих новейших смертоносных разработок? Проверить в боевых условиях за чужой счет их поражающее воздействие? (Предположим, установить, как ведет себя их новое и особо ядовитое ОВ при низких температурах). А что их могло удержать, мы для них люди низшей расы, то есть те же подопытные собаки? Потом как хорошо: произойди что-нибудь — мы подумаем на финнов, финны на нас, а немцы совсем ни при чем.

Так, а прорубь? Тогда причем здесь прорубь? Уж не для того ли, чтобы заложить на советской территории вблизи города с огромнейшим населением и большим числом оборонных предприятий всесоюзного значения мину замедленного действия? Заложить, а активировать ее можно будет в любой момент, когда им вздумается, когда пожелается. Скажем, накануне войны. Но что же тогда это должно быть за оружие? Уж не то ли самое, невиданной разрушительной силы, о котором шепчутся, в которое не верят, потому что боятся поверить, что немцы могут создать его быстрее, чем мы. Оружие, основанное на разложении атома.

А, может быть, все гораздо проще. Немцы, да, готовятся к будущей войне с нами, разумеется, сразу по ее началу планируют развернуть широкую диверсионную деятельность, а сейчас закладывают контейнер, в котором будут дожидаться своего часа запасы взрывчатки, оружия и диверсионного оборудования… Или…

Или они пробили лед не для того, чтобы что-то сбросить в озеро, а для того, чтобы что-то из него достать. А самолет сбросил им оборудование для водолазных и подъемных работ. Немцы не сомневаются, что скоро эта территория отойдет Советскому Союзу. И если они могли не беспокоиться, когда нечто пребывало на финской земле, то теперь встревожились. Что же это может быть за нечто в лесном озере, в глухом краю? А уж не самолет ли, когда-то потерпевший аварию и рухнувший в водоем? На борту которого находилось еще одно нечто, которое никак, по мнению немцев, не должно оказаться в руках Советов.

Командир уже принял решение не атаковать сейчас и, вынужденный бездействовать, размышлял, строил версии, пытался что-то разглядеть за густыми хлопьями, продолжающими бурно валить и валить…

А потом все его выводы полетели к черту. Это случилось, когда снег умерил прыть и стали видны не только мутные круги фонарей, а и то, что вырывали их лучи у ночной мглы. Сани, большие, высокие, собранные из алюминиевых трубок. Немцы толкали их сзади и с боков. Один фонарь покачивался на передке саней, другой сзади. Иногда фонари зажигались в руках у ночных работничков, когда они останавливались и отдыхали, а поступали они так довольно часто. Но самым удивительным было то, что перевозилось ими на санях. В таком виде груз, который немцы пытались доставить на лед, с неба им опуститься точно не мог. Или контейнер развалился при посадке, или сани оказались уже необходимого, или что-то еще заставило их освободить содержимое от тары.

Командир услышал шепотки своих бойцов:

— Что это за дребедень?

— Дерьмо какое-то…

— Металлолом, — Шепелев разобрал голос Хромова.

— Может, это пионеры? — голос Жоха.

«Действительно, дерьмо и металлолом», — в уме согласился Шепелев. Света фонарей хватало, чтобы если не разглядеть в подробностях, то хотя бы распознать предмет. Предметы. Куски железа. Обломки самолета, его останки. Изуродованный, измятый фюзеляж. Решетчатая омертвелость скелета кабины. Удалось разглядеть покореженную лопасть винта, торчащую из груды этого лома. Поперек саней было положено крыло, вернее, то, что от него осталось. Фонарный свет падал на металлические листы, скрученные, как древние свитки, и давал возможность увидеть пробоины в корпусе. Металлолом, иначе не назовешь.

— Может, разбился тот самолет, что летал над нами? — это прошептал Лева.

— Тот улетел целехоньким, — отозвался старшина.

Здесь их человек восемь-десять, тем временем подсчитал командир, не больше. Сейчас немцы отдыхали, ходили вокруг саней, о чем-то переговаривались, кто-то курил. Ха! Похоже, они не отдыхают вовсе, они застряли. Элементарно увязли своими санками, рассчитанными на неглубокий снежный покров, в жутких наносах и навалах этой карельской зимы. Сани и шли у них до этого медленно, потому что поставлены на очень узкие полозья, которые продавливают под тяжестью груза сугробы, зарываясь в них по самое основание повозки. Верно, они себе представляли нашу зиму не такой, на какую напоролись.

Но зачем нужны в проруби (а куда же еще они толкают сани?) обломки самолета? Бессмыслица, несуразица, галиматья какая-то, свинячья петрушка. Однако ж это как-то должно объясняться!