Дмитрий Поляков-Катин - Берлинская жара

— Между прочим, мне только что доложили, что расшифрованные Кубелем данные подлинные и имеют стратегическую ценность, — сообщил он, чтобы дистанцироваться от слишком скользкой темы.

— Тем более. А пока… даже если бы мы хотели взять Хартмана, нам потребовались бы серьезные основания, чтобы не вызвать гнев Гиммлера на свою голову.

— Хартман наш.

— Знаю, — буркнул Мюллер и замер на месте. Шольц понял, что совещанию пришел конец, тяжело поднялся, пригладил оттопырившийся сзади китель и, ссутулившись, поднял руку: «Хайль». Мюллер не ответил и продолжал стоять на месте, о чем-то напряженно думая.

— Лучший способ развязать узел — топор, — наконец произнес он. — Пусть даже если по пальцам. Гадать можно до бесконечности. Нужен кто-то, кто знает чуть больше других… Радист. Доставь мне радиста. Вот тогда всё встанет на свои места… Возьми его как можешь скорее. Но! — только живьем.

С автобана стоявший на краю лимонно-желтого рапсового поля «Мерседес» Жана смотрелся незначительной черной точкой. Место встречи было выбрано не случайно: отсюда во все стороны разбегалось сразу несколько дорог и можно было не опасаться присутствия посторонних глаз и ушей. Переполненное знойным цвирканием кузнечиков поле, словно придавленное полуденной жарой, ошеломляло своим неподвижным покоем.

Жан сидел на водительском месте, опустив ноги на землю: шляпа сдвинута на затылок, галстук распущен и свисает с плеч на мокрую от пота сорочку — во рту дымила зажеванная сигара. Его маленькие козьи глазки цепко следили за приближающимся «Опелем» Хартмана. На сиденье рядом под газетой на всякий случай был спрятан револьвер.

Хартман гнал машину на предельной скорости, оставляя за собой пыльное торнадо: через два часа на Инвалиденштрассе у него была назначена встреча с Майером, где предстояло обсудить очередную порцию информации, подготовленную Шелленбергом. Опаздывать было нельзя. Он остановился в десяти метрах от «Мерседеса» Жана, который, завидев выходящего из машины Хартмана, расплылся в приветливой улыбке, не выпуская из зубов окурок сигары.

— Рад вас видеть, старина. — Он расслабленно помахал рукой. — Идите сюда, пока я тут совсем не растаял.

Это была их вторая встреча с момента вынужденного знакомства, оба без слов понимали: если результат для каждой из сторон не будет иметь конкретной ценности, третьей не бывать. Важно было так обозначить свои возможности, чтобы сохранить перспективу и в дальнейшем разговаривать на равных, не теряя интереса к друг другу.

Хартман ослабил галстук на шее, бросил на сиденье шляпу, снял пиджак, перекинул его через плечо и только тогда приблизился к «Мерседесу». Он прислонился к задней дверце.

— У меня очень мало времени, Жан, — сказал он, пытаясь извлечь пламя из заевшей зажигалки. — Постараемся быть предметными.

Жан протянул окурок сигары, Хартман прикурил. Рука Жана заметно тряслась. «Кубинская, — подумал Хартман, вдохнув сладкий аромат дыма. — Скорее всего, Cohiba». Эти сигары можно было купить только на черном рынке, с которым имперская безопасность безуспешно боролась все годы войны. Поговаривали, что сам Геринг покровительствовал подпольной торговле. Во всяком случае, на границе с Италией вагоны с самым разным товаром беспрепятственно проходили германскую таможню под негласным надзором заместителя Геринга Мильха, чтобы затем бесследно раствориться в пучине черного рынка.

На линии горизонта, в точке пересечения автомобильных дорог, тонкий шпиль деревенской кирхи обозначил собой трассу ввысь.

— Вы только взгляните на эту красоту, Иван, — вздохнул Жан, озирая полевые просторы. — Как это просто. Как это грандиозно просто. Кратковременный прилив вечности, как глоток родниковой воды. Такое впечатление, что все это не имеет к нам никакого отношения. — Он опять вздохнул и продекламировал: — «Природы пышное величье, как безразличие врача»… Говорят, пейзажи в России не сильно отличаются от наших?

— Не знаю. Не бывал.

— Не очень тонкий заход, верно? — невесело хмыкнул Жан. — Я это к тому, что наш с вами гешефт должен иметь ориентиры.

— Скорее уж — бизнес?

— Один: один, Иван. — Жан постучал костяшками пальцев по порогу автомобиля.

Хартман открыл дверцу «Мерседеса» и уселся на заднее сиденье в такой же позе, что и Жан, с которым они могли переглядываться через открытое окошко.