Дмитрий Поляков-Катин - Берлинская жара

— Пожалуй. Можешь не сомневаться, в гестапо про тебя не забыли.

— Я тоже думаю, что это не жулики твои.

— Если встреча с Эбелем состоится, тебя до нее допустят?

— Не знаю. Надо позаботиться, чтобы Виклунд захотел моего присутствия. Займусь этим. Должен же кто-то, кому он верит, обеспечивать встречу. По легенде, связь у Шварца только со мной. Следственно, и Эбеля я веду. Интересно, как они организуют прослушку? Виклунд — не мальчик.

— Эбель, Эбель… — Гесслиц задумался. — Если речь об Эбеле, то, по всей видимости, Шелленберг делает ставку на урановую тему. То есть на их интерес к бомбе.

— Ты же сказал, что в Москве центрифугу не приняли.

— В том-то и дело, что информация настоящая, — уточнил Гесслиц. — Просто штуку эту слишком уж дорого и долго делать. Но если встал на эту дорожку, придется выдавать что-то стоящее. Я так себе вижу.

Внезапно Хартман застыл на месте.

— Что такое? — пригнулся Гесслиц, озираясь.

— Смотри. — Хартман указал в глубину леса. — Олень.

За деревьями просматривалось рыжее туловище и влажный, черный нос.

— Это не олень, — улыбнулся Гесслиц. — Это косуля. Ты что, оленя от косули не отличаешь? Глянь, какая красотка.

Он поднял руку — косуля пружинисто подпрыгнула и исчезла в кустарнике.

— Это она от жары. Жара в этом году — не припомню такой. Грибы растут сразу сушеные.

Хартман усмехнулся:

— Тебе не угодишь. Вообще-то, в июле бывает жарко. Помнится, зимой тебя раздражал снег.

— Просто не люблю крайностей. Да, вот еще что, — вспомнил Гесслиц, — вчера у меня был разговор с Небе. Крипо будет обеспечивать безопасность работы физиков над урановым оружием наряду с гестапо. Так распорядился Гиммлер. Мюллер в бешенстве. Я постараюсь как-нибудь подползти к этой теме.

— Хорошая новость.

— Это не всё. Небе просит сообщить твоим друзьям в вермахте. Желательно, чтобы об этом узнал Остер. Он хочет сотрудничать.

— Остер сейчас в опале. Лучше с Ханзеном.

— Ну, одним словом…

— Посмотреть, все не так уж и плохо. — Хартман сбил прутом шляпку с мухомора. — Эбель, Небе, эти двое. Бродим, как лисы вокруг курятника. И облизываемся.

— Тебе бы только ворчать, — ткнул Хартмана в плечо Гесслиц. — Не мы одни бродим. Тут и англичане, и американцы, и шведы, и испанцы твои. Даже японцы. Все тут. Все облизываются. Ты мне лучше скажи, что за девушка у тебя появилась?

— А что? — пожал плечами Хартман. — Обычная девушка. Зовут Дори. Переводчица из МИДа. Отслеживает индийскую прессу. Что еще?

— Да нет, ничего… — замялся Гесслиц. — Просто ты там поосторожнее. Сам понимаешь.

— Что же мне, шлюх тащить из нашего кабаре? Так они все, как одна, стучат в гестапо. — Он затушил сигарету, щелчком отбросил ее в кусты и поднес ладонь к виску, сделав под козырек: — Ладно, Вилли, буду поосторожнее, раз ты велишь.

Они вышли на поляну, от которой в разные стороны разбегались тропинки.

— Ну, хорошо, — сказал Хартман, — давай расходиться. Ты где машину поставил?

— На Мариенлуст.

Заплывшие глазки Гесслица сияли, как у ласкового кота. Ему не хотелось прощаться с Хартманом.

— Эх, Франс, вот бы посидеть нам с тобой у меня дома вечерком. Нора готовит потрясающий гороховый суп с клецками. Взять пивка, завести музыку.

— Посидим, — буркнул Хартман, удаляясь. — Вот война кончится…

5-го июля в половине шестого утра 4-я танковая армия генерала Гота и армейская группа «Кемпф» нанесли удар по южному сектору Курского выступа. Одновременно 9-я армия маршала Моделя начала наступление на северном фасе дуги в районе станции Поныри в направлении тепловских высот. Гитлер приступил к операции «Цитадель», смысл которой состоял в том, чтобы, обеспечив прорывы с юга и севера, соединиться в Курске, замкнуть советские войска в гигантским котле, разбить их и двинуться затем на Москву.

Опираясь на данные разведки, командующий Центральным фронтом, генерал армии Рокоссовский принял решение стянуть к точке основного удара армии Моделя львиную долю своих резервов и встретил войска вермахта огнем артиллерии небывалой плотности. За первый день наступления 20-я танковая дивизия немцев с огромными потерями продвинулась на восемь километров в глубь полосы обороны к селу Бобрик, где остановилась до утра.

За ночь Рокоссовский осуществил перегруппировку войск с учетом ожидаемых направлений удара Моделя и в течение следующего дня сумел не только обеспечить десятикилометровую оборону между Понырями и Соборовкой, но и контратаковать «тигры» с их мощными 88-миллиметровыми пушками.