Дмитрий Поляков-Катин - Берлинская жара

От нее пахло дешевой галантереей и чистыми волосами. Худенькие руки невесомо легли ему на плечи, на лице появилось сосредоточенное выражение. И хотя в рисунке тела, в манерах девушки проступала некоторая угловатость, движения ее были исполнены природного изящества и естества.

— Я вам очень благодарна за брата, — тихо сказала Дори, глядя ему в грудь.

— Пустяки. Тем более он и правда угодил под горячую руку.

— Отто хочет поблагодарить вас лично.

— В этом нет необходимости… Впрочем, если этого хотите вы, то можете заглянуть вместе с ним как-нибудь утром в отель. За завтраком я почти всегда свободен.

Она подняла на него свои прозрачные, как небо, глаза и улыбнулась:

— Какой прекрасный сегодня день.

— Идемте, Дори, я вас познакомлю со старым другом. — Хартман положил на барабан купюру в пять рейхсмарок и повел ее назад к озеру.

— Ого! — преодолевая одышку, обрадовался толстяк-аккордеонист. — А ведь мы сегодня неплохо заработали, мальчики!

Во дворе маленького, пряничного домика на краю поселка копошился сгорбленный хозяин с сугробом седых волос на голове. Хартман по-хулигански свистнул ему издалека.

— Это мой старый друг Артур. Он рыбак. И рыбачит здесь с самого детства. Я все правильно говорю, Артур? — Хартман обнял старика, который просиял так, словно увидел родного сына. — Ему тесно возле этой лужи. Артуру подавай океан. Вот там бы он развернулся в полную силу.

Из нескольких ничего не значащих для постороннего уха фраз можно было понять, что немало времени они провели, сидя с удочками в лодке посреди водной глади.

— Вот я и говорю, Франс, переезжай ко мне, пока тебя не заграбастали в солдаты. — Артур подслеповато уставился на Дори: — А это что за небесное создание с тобой?

— Это Дори, — сказал Хартман. — И она прекрасна.

— Я вижу, что она прекрасна. Немецким девушкам красоты не занимать. Им нужно с утра до вечера плясать и целоваться с парнями, а не служить этому Гитлеру под бомбами в грязных окопах, чтоб ему пусто было.

— Господи, что ты несешь, Артур? — покачал головой Хартман.

— А что? Чего мне бояться? Он же не Бог. Я тоже слышу эти бомбежки. И они всё ближе. А ему хорошо бы подумать, что он натворил.

— Послушай, так ты по-прежнему ходишь на лодке? — сменил тему Хартман. — Где она?

— Да всё там же. Хочешь покатать девушку?

— Боюсь, уже поздно.

— Тогда у меня для тебя есть сувенир. Ты сам решишь, хожу я на лодке или нет.

Артур с важным видом прошествовал в сарай и появился оттуда с рыбиной, завернутой в «Фелькишер беобахтер».

— Сазан, — торжественно сообщил он. — Пять фунтов. Сегодня утром плавал в озере.

— Ну, уж пять, — шутливо усомнился Хартман. — Где-то, должно быть, три с половиной, не больше.

— Говорю тебе, пять. Хочешь, взвесим? Весы у соседа. Идем?

— Сдаюсь. Почем отдашь?

Старик сделал вид, что задумался, потом протянул ему рыбу:

— Так и быть. Бери даром. Это мой подарок.

Хартман нагнулся, наморщив нос, понюхал морду рыбы и расплылся в улыбке:

— А вот не откажусь, старый волк.

Уходя, они обнялись, и Хартман незаметно сунул купюру в карман куртки Артура. Дори подошла к старику и поцеловала в морщинистую щеку.

— Вы такой славный, Артур, — прошептала она. — Я в вас почти влюблена.

Дойдя до машины, Хартман остановил на девушке изучающий взгляд.

— Знаете, что, Дори, поедемте ко мне домой. Я сделаю такую рыбу, какую вы никогда не едали.

— Честно говоря, я уже забыла вкус рыбы, тем более свежей. — Ее губы задела чуть заметная улыбка. — На что это похоже?

— На что?.. — Хартман схватился за подбородок и закинул голову, устремив взгляд в небо. — Это похоже на тихое утро возле теплого моря. На легкий, переменчивый бриз, когда прикосновение ветра сливается с прикосновением губ. На слабое движение тонкой шелковой занавески в лучах раннего солнца. На белый песок…

— Вы меня соблазняете, Франсиско? — спросила Дори.

— Вероятнее всего — да. — Он посмотрел ей в глаза. — Так как, мы едем?

— Конечно.

«Опель Адмирал» Хартмана сорвался с места.

— Этому ипподрому уже шестнадцать лет, и, знаете, мне довелось присутствовать на самом первом забеге. Тогда это была одна небольшая трасса для конных гонок. Сбежался весь Стокгольм. Я даже помню победителя — принц Бальдер. Если не ошибаюсь, он взял тысяча шестьсот крон выигрыша. — Юнас Виклунд неторопливо раскурил моравскую трубку из шведской березы, подаренную ему женой высокопоставленного чиновника из правительства Бенеша, с которой в тридцать четвертом у него случился бурный и обременительный роман. Трубку он использовал в тех случаях, когда в ходе беседы возникала необходимость поразмыслить. — А через три года здесь уже было двести трасс и скачки продолжались целый месяц. В пересчете на американские доллары призовые тогда составили полмиллиона, а сейчас я даже не представляю, сколько. Возможно, что и за миллион.