Дмитрий Поляков-Катин - Берлинская жара

Ровно в четыре часа Гиммлер прервал совещание. Он должен был лететь в полевую ставку СС «Хохвальд», самолет ждал его на аэродроме Темпельхоф в восемь. Чтобы лишний раз прогуляться по парку, Гиммлер иногда приказывал водителю ждать его с обратной стороны виллы. Шелленберг навязался ему в компанию.

— Зная ваши привычки, я тоже решил бросить машину с той стороны, — улыбаясь, пояснил он.

Они пошли по вымощенной серым камнем тропе. Неожиданно Гиммлер замер возле небольшого муравейника.

— Вот, Шелленберг, — сказал он, глядя на копошащихся насекомых, — вы считаете, что ваша жизнь бесценна и важнее жизни всех этих тварей вместе взятых. Однако в понимании даже одного из этих муравьев или собаки, что лает где-то там, или вон того воробья ваша жизнь существенно менее ценна, чем каждого из них. Не странно ли это?

— Странно, рейхсфюрер, — согласился Шелленберг. — Но их мнение никто не спрашивает.

— А ваше? — Гиммлер ободряюще усмехнулся. — Это шутка, штандартенфюрер… Идемте. У меня мало времени. Вы хотите что-то сказать.

Юмору Гиммлера была присуща некая зловещая зашифрованность, понимать которую можно было по-разному.

— Рейхсфюрер, — начал Шелленберг деловым тоном, — мне нужна ваша негласная резолюция. И вот в каком вопросе.

— Вы поэтому решили поговорить со мной на улице? Боитесь прослушки?

— От вас ничего не скроешь.

— Будьте кратки, Шелленберг.

— Конечно. Так вот, вам, безусловно, известно, что высокопоставленные чины в окружении Канариса — не все, но их число постоянно растет — прилагают усилия, чтобы выступить против режима национал-социализма. Они постоянно расширяют прямые связи с англо-американцами, пытаясь договориться с ними о будущем рейха. Пока союзники не очень-то им доверяют. Но это пока.

— Чего они хотят? — отрывисто спросил Гиммлер.

— Они хотят голову фюрера.

— В каком смысле?

— В идеале, они хотели бы его судить.

— Но вы понимаете, что это невозможно.

— Конечно, рейхсфюрер. Однако со временем пожелания могут меняться. Дело не в том, что мы их не трогаем. Дело в том, что их не трогает Мюллер, которому тоже много чего известно.

— Говорите яснее.

— Не секрет, что Мюллер чуть ли не ежедневно носит доклады фюреру через вашу голову. Он прекрасно понимает, что военная удача может и не вернуться. И буду с вами откровенен, меня тоже терзают такие сомнения. Мюллер ищет покровителя. Он ждет, когда власть рухнет под натиском ренегатов из вермахта, чтобы передушить их, как штурмовиков Рема, и перехватить инициативу.

— Я так понимаю, что этого ждете и вы.

— Мы, рейхсфюрер, — мягко поправил Шелленберг. — Если позволите, мы… Важно, чтобы в случае такого развития говорили с нами, а не с теми, кого обхаживает Мюллер. И еще. Даже эта сволочь Риббентроп, и тот располагает активным дипломатическим аппаратом, не говоря уж об абвере. У нас такого контакта до сих пор нет. Мы, конечно, работаем с источниками и в Стокгольме, и в Берне, но нам пока не верят.

— Что же вы предлагаете?

— Найти надежный канал связи, которому безусловно доверяют западные союзники, чтобы иметь возможность контролировать ситуацию и, по необходимости, управлять ею.

— Иными словами, если отбросить эвфемизмы, вы предлагаете за спиной фюрера открыть канал сепаратных переговоров с врагом? — Повисла напряженная пауза. — Не рано ли? — спросил наконец Гиммлер.

— Думаю, в самый раз. — Голос Шелленберга не дрогнул. — Открыть торг — не означает договориться. Это — процесс.

— А что вы можете им предложить?

— Зависит от того, как будет развиваться ситуация. Однако надо понимать, что чем дальше, тем меньше остается того, что бы они согласились принять… И это предмет наших размышлений.

— А по сути?

— Мы будем интересны им в качестве тарана против большевизма. Тот, кто окажется у власти в случае… неожиданного исхода, получит ключи от будущего Германии. Я бы хотел, чтобы этим человеком были вы.

— Так какая же резолюция вам нужна? — По холодному, одутловатому лицу Гиммлера нельзя было ничего сказать о его чувствах.

— Мне будет достаточно того, что вы об этом знаете.

Завидев приближающегося рейхсфюрера, его телохранитель вытянулся во фрунт; водитель предусмотрительно открыл дверь бронированного «Мерседеса». Прежде чем сесть на заднее сиденье, Гиммлер сверкнул очками в глаза Шелленбергу и задумчиво произнес:

— Так вот зачем вы вспомнили о перемирии Птицелова с венграми, штандартенфюрер?