Лев Линьков: По следу

Кузнецов уехал четвёртого марта. С ним отправились два пограничника и Син Хо с сыном. В середине маленького отряда ехали три контрабандиста и японец. Руки их были связаны.

А восьмого марта Голубев сообщил Деду, что утром на маньчжурской стороне кто-то жёг костры.

— Надо глядеть в оба, — озабоченно сказал Фёдор Иванович. — Это не иначе, как Назаров.

Вечером Голубев уехал на границу. Кротенков наработался за день на ремонте сарая, устал и прилёг в комнатушке Кузнецова на устланный кедровыми ветками топчан.

Спать не хотелось, и он ворочался с боку на бок и всё думал и думал о Сучане, с жене с сынишкой, о том, что все его товарищи по партизанскому отряду давно возвратились к своим семьям и на шахты, а он застрял в тайге.

Наступала весна. Ещё не начали таять снега, по ночам прихватывали морозы, а над падями уже разносились голоса лебедей-кликунов. На полыньи озера опускались стаи рыболовов-бакланов. Не замедлили появиться и голенастые китайские журавли.

«Скоро цапли с ибисами прилетят, — прикидывал Федор Иванович, — проталины образуются, а там болота окончательно отогреются, всё размокнет — и не выберешься отсюда до самого мая. Скоро ли обернётся Кузнецов?.. Даша всё, поди, плачет, а может, и плакать перестала», — Фёдор Иванович представил вдруг, что не он, а кто-то другой любовно смотрит в её глаза, и хоть тотчас мысленно обозвал себя дурнем — не такой человек Даша, — а всё-таки не мог уснуть, поднялся с топчана и направился в канцелярию.

Семилинейная лампа была прикручена — керосин в тайге дороже золота! — и еле освещала небольшую комнатушку. На стене висела схема участка заставы. Чертил её, пользуясь советами Деда, сам Кузнецов. До гражданской войны он работал фрезеровщиком на московском заводе Михельсона и умел чертить.

Кроме Деда и дежурного, на заставе находилось ещё трое бойцов — двое спали, третий стоял часовым на дворе. Остальные пограничники были в нарядах на участке.

Дежурный, с явным трудом сдерживая зевоту, перечитывал роман Войнич «Овод». Это была единственная художественная книга на заставе, и даже Дед выучил ее почти наизусть.

— Ко сну клонит? — сердито спросил он.

— Клонит, — признался дежурный.

— А ты книгу-то брось и голову в ведро окуни, — посоветовал Фёдор Иванович. — Часового давно проверяли?

— Полчаса назад.

— Пора ещё раз проверить.

Кротенков вышел во двор. Темнота была кромешная, и Дед с трудом увидел часового Гладышева.

— Кругом ходишь?

— Кругом, — прошептал Гладышев. — Всё в порядке…

Фёдор Иванович вернулся в канцелярию и порекомендовал дежурному разбудить спящих бойцов.

— Неровен час, что случится. На улице зги не видно!

Минут через двадцать Дед решил снова проверить часового и вышел в коридор. Привычно придерживаясь за стенку, он направился в сени и остановился, услыхав чьё-то сдержанное дыхание.

— Сдавайся, во имя господа! — хрипло прошептал кто-то, обдав Деда перегаром. Коридор осветила яркая вспышка, и Деда ударило в плечо. Он пошатнулся, однако не упал, а, наугад вытянув руку, уцепился за ствол винтовки, которую держал неизвестный человек, рванул её, и тот повалился на Кротенкова, сквернословя и крича кому-то: «Давай сюда, давай!..»

Фёдор Иванович не выпускал врага. Наконец, ему удалось схватить его правой рукой за горло, а пальцами левой ткнуть в глаза. Враг взвыл.

В коридор выскочили дежурный и двое бойцов. Одновременно распахнулась дверь из сеней. Новые вспышки выстрелов осветили коридор.

«Назаровцы!» — подумал Фёдор Иванович, с трудом поднимаясь на ноги, и выстрелил в дверь из отнятой у врага винтовки.

Выстрелили и пограничники. Снова кто-то взвыл, кто-то упал, свалив стоящие на лавке вёдра. Дверь захлопнулась.

— Исаков, к окошку в казарме! Панюшкин, в канцелярию! Морозов, у дверей! — скомандовал Дед: он понял, что застава окружена. «Хорошо мы придумали, что сделали изнутри ставни с бойницами!» — мелькнула мысль.

В это время лежащий на полу бандит схватил его за ноги. «Недобитый!» — Фёдор Иванович ударил прикладом вниз…

Трое пограничников и партизан до рассвета отстреливались от бандитов. На рассвете прискакал Голубев с пятью бойцами. Банда бежала.

Часового — бандиты подкрались к нему сзади и прикончили ножом — похоронили неподалёку от заставы под пихтой.

На прибитой к стволу дерева дощечке Голубев написал большими печатными буквами: «Питерский пролетарий, красный пограничник и большевик — Степан Гладышев. Погиб на боевом посту от злодейской руки врагов народа 9 марта 1923 года. Вечная память тебе, дорогой товарищ!..»