Михаил Попов - Кто хочет стать президентом?

– Спрашивайте.

– Вы следите за избирательным представлением?

– Время от времени.

– Значит, время от времени вы слушаете выступления Андрея Андреевича?

– Да.

– Разве они не производят на вас впечатления?

– Нет.

– Он же говорит как самый настоящий державник. Как патриот. Значительно откровеннее и решительнее, чем говорил Путин, когда шел к власти.

– Тут важно, как человек себя поведет, придя к власти.

– Вы думаете…

– Я уверен: ваш Андрей Андреевич говорит то, что ему разрешили сказать, учитывая настроения в стране. А может, даже и просто написали ему эти речи. Какие-нибудь ребята в Вашингтоне, хорошо знающие русский язык.

Винглинский выпятил губы, потом облизал их. И сказал:

– Прочтите вот это.

Он протянул собеседнику давешнюю распечатку, первый вариант которой был так страшно и тщательно уничтожаем сначала в пепельнице, а потом в унитазе.

Майор очень быстро ознакомился с документом.

– Любопытно.

– И все?!

– Пока это на бумаге, это всего лишь любопытно.

– Есть и аудиозапись. Отчетливая, сделанная на лучшей зарубежной технике.

Майор недоверчиво поинтересовался:

– И вы можете мне ее предложить?

– Конечно. За этим я и приехал к ресторану «Суп». Нашел символику: мы с вами сварим отличный супешник. Но я вижу на вашем лице следы недоверия.

– Честно говоря, да, кое-что тут не совсем вяжется. Винглинский беззаботно отмахнулся:

– Все вяжется. Диск я дам вам прослушать прямо здесь, в машине. И вам самому решать: похоже – не похоже. Мой голос вы сейчас имели возможность изучить. Голос Капустина сто раз слышали по телевизору. Майор кивнул:

– Все так. Но непонятно, почему на предательство своего клана в виде публичного выступления вы пойти не можете, а вот так, тайком, обрушиваете его спокойно и цинично.

– Я мог бы не отвечать на ваш вопрос и обидеться. Но отвечу, да вы и сами можете догадаться, что все объяснение – в слове «публичного». Я не публичный человек, а в остальном как раз такой, каким вы меня себе представляете. Что, еще что-то не так?

– Последнее сомнение. И велите шоферу свернуть к Киевскому вокзалу.

– Давайте ваше сомнение.

– Некоторая неравноценность документов. Политический вес вашего намного больше, чем моего.

Винглинский охотно согласился:

– Правильно, в моем документе смерть, а вашем только большие неприятности, может быть, денежные потери. Но это МОИ неприятности, МОИ денежные потери. Представьте, что у вас болит зуб, а к вам приходит человек, больной диабетом. И говорит: я соглашусь, чтобы у тебя прошел зуб, если ты согласишься, чтобы у меня прошел диабет. Разве вы не поймете друг друга? И потом, какой бы я с вас мог бы потребовать доплаты? Хотя надо бы. А то я веду себя не по-бизнесовому.

Майор задумчиво сказал:

– Думаю, вы открыли мне не всю правду.

– Да-а? А вы ждали всю?

– Такое впечатление, что вы не хотите выхода Голодина во второй круг.

– Почему это?

– Для вас это гибель. Этого вам не простят и достанут так же, как Березовского и Невзлина. Вас даже антарктические пингвины выдадут, если потребуется.

– Может быть, вы уже вентилировали обстановку на сей счет среди этих птичек?

– Может быть.

Винглинский стал серьезнее и суше в своей речи:

– Ваше право думать все, что сочтете нужным. Это за скобками разговора. Сейчас важно одно – вы согласны или нет?

Майор почти мгновенно ответил:

– Согласен.

– Будем слушать запись?

– Обязательно.

Труднее всего оказалось справиться с Мефодьичем. Он как шуруп был ввернут в жизнь загородного дома Сергея Яновича и ни за что не хотел выворачиваться. В его же присутствии об осуществлении плана Танкера и говорить было нечего. Старик бы не позволил никаких левых встреч, да еще с бабами. К счастью, выяснилось: у него есть престарелая сестра в Катере, то бишь Екатеринбурге. Сочинили телеграмму, что она при смерти, хочет проститься. Старик убыл с причитаниями. Истопника Володю напоили – он любил это дело, особенно на дармовщинку и в те дни, когда не ожидалось прибытия высоких гостей. А их и не ожидалось, по версии, доведенной до персонала. Повариху вызвали к больному ребенку. Горничная Татьяна в случае необходимости брала на себя исполнение и услуг особого банного рода, так что ей Захаров разрешил остаться, даже выплатил аванс, присовокупив многозначительную фразу: