Сьюзен Хилл - Чистые сердцем

— В каком смысле? Тебе не нужна работа.

— Я тоже так думал, но… Со мной связалась фармацевтическая компания. Они открывают новый проект, связанный с их новым лекарством от астмы. Он прошел испытания с потрясающим успехом, это, возможно, самый большой прорыв со времен сальбутамола — он может купировать серьезные приступы астмы у детей в трети случаев… даже смертельные. Они хотят, чтобы я возглавил их команду. Им нужен медик, особенно интересующийся астмой.

— Но ты не особенно интересуешься астмой. — Кэт смотрела на него целую минуту, пока он наконец не отвел взгляд. — Мне сейчас не показалось, что ты, черт возьми, не можешь смотреть мне в глаза? О чем ты вообще думаешь? Фармацевтическая компания? Это вообще Крис Дирбон здесь сидит? Ты презираешь докторов, которые идут продавать коммерческие лекарства, всегда презирал. «Продано!» — как часто я от тебя это слышала? «Благородные коммивояжеры. Только бы напялить приличную мину…» Боже, Крис, что тебя вообще натолкнуло на эту мысль?

— То, — тихо сказал он, — что я нахожусь в состоянии полного истощения. В том состоянии, когда я уже не могу справляться с отсутствием напарника, с отсутствием замещающего врача, и не могу отдавать целые состояния на больничные замены. То, что я вечно погребен под кучами чертовых правительственных бумажек про цели и квоты, и про все на свете, кроме заботы о больных людях. Я не знаю, куда податься. Вот что меня на нее натолкнуло.

— А ты серьезно, да?

— Как никогда. Боже, Кэт, я не хочу оставлять практику. Я люблю это. Я люблю прикладную медицину и всегда любил. Но непосредственно сейчас я понимаю, что выгорел.

— Но решение не в том, чтобы идти работать в фармацевтическую компанию.

— А в чем тогда?

— В моем возвращении на работу, конечно. Я попрошу Салли присматривать за Феликсом и буду приходить с утра делать операции и постараюсь вернуться в седло на полную ставку как можно скорее. Дело закрыто. — Она поднялась. — Пойду сделаю тосты и суп.

— Звучит неплохо. Но ты не можешь вернуться, вся суть была в том, чтобы ты целый год…

— Я знаю, в чем была суть, но это было до того, как ты измотался настолько, что начал думать о фармацевтических компаниях. Я здесь просто просиживаю штаны, как бы это все ни было мило — разлечься на диване, сюсюкать с Феликсом и почитывать Мэйв Бинчи. Дай мне еще неделю, и я начинаю.

— Я не смею с тобой спорить, когда ты так смотришь. Если я соглашусь…

— У тебя нет выбора, парень.

— Но если… Ты позвонишь Саю?

— Нет.

— Ой, повзрослей, Кэт… Или даже покажи ему, кто здесь взрослый. Я не хочу, чтобы мою семью раздирали какие-то распри. В мире и так достаточно войн. Кстати, ты в последнее время говорила со своими родителями?

— На самом деле мама как раз сегодня звонила. А что?

— И как она?

— Странная. Но она сейчас постоянно кажется мне странной. Не могу понять, в чем дело… Ее сияющее, очаровательное забрало, как всегда, опущено. Но что-то есть, и будь я неладна, если знаю, что.

Кэт запихнула хлеб в тостер. В такие моменты ей всегда казалось, что лучше не думать. Не думать о Дэвиде Ангусе и о том, что он мог умереть ужасной смертью, не думать о маме и папе и о том, что между ними могло случиться, не думать о возвращении на работу гораздо раньше, чем планировалось. Не думать — а просто делать.

«Мы переживаем, переживая» — прочла она где-то, и эта мысль поразила ее, потому что в ней была сосредоточена самая главная истина ее жизни.

Суп начал закипать.

— Саймон, это второе сообщение, которое я тебе оставляю. Мне не нравится разговаривать с машинами. Будь так добр, перезвони мне.

Мэриэл тихо положила букет нарциссов, который она только что собрала в саду, на свежую газету. Весь сад расцвел желтыми, оранжевыми, розовыми, белыми и алыми тюльпанами. Она посмотрела туда, но прямо на ее глазах все краски покинули его, и он потускнел, как тускнеет труп, когда его покидает кровь. Мир стал двухмерным и серым.

— Чертовы машины.

Она боялась заговорить. Она не могла произнести ни слова.

Она спросила:

— Зачем ты звонил Саймону?

Ричард обернулся.

— Мне нужно кое-что у него спросить.

— Если… — ее горло сжалось. — Спросить?

К ее удивлению, он встал и положил руки ей на плечи.

Он сказал:

— Сейчас, моя дорогая, ты должна доверять мне. Ты всегда мне доверяла. И должна доверять до конца наших дней. Неужели ты думаешь, что я могу предать тебя?

Мэриэл Серрэйлер очень мало плакала в своей жизни, но сейчас слезы выступили у нее на глазах — правда, там и остались, размыв желтый силуэт цветов на столе.