Юлия Яковлева - Укрощение красного коня

Зоя обдала его морозным взглядом. Но консервная баночка перед ней, из пайка товарища Журова, была пуста, а кирпичик армейского хлеба – подщипан с одного конца. Консервы и хлеб Журов всучил ему почти силком – уже на темном перроне, когда его паровоз выпростал пышный рукав белого дыма и дал свисток. Сунуть еду обратно Зайцев уже не успел.

– Не свались под поезд, милиция! – захохотал Журов, чуть не упал сам и, махнув на прощание рукой, втащил себя за поручень в вагон – под неодобрительный взгляд кубообразной проводницы.

– Нажрались, – прошипела Зоя. И вышла с прямой шеей.

Они были на пути в Ленинград. Роли вернулись: конторская фифа с передовыми принципами – недалекий мильтон с домостроевскими взглядами. Зайцев снял рубашку и брюки, блаженно ощущая всем телом холодок крахмальных простыней. И не успев ни как следует ужаснуться утренним перспективам («вот завтра-то башка треснет»), ни обежать мысленно ночной разговор с Журовым, снова провалился в темноту. И в темноте этой не навестили его ни обессилевшие скелетики с распухшими животами, ни отчаявшиеся матери с ввалившимися глазами и руками-цевками. Ни Пряник, ни Жемчужный, ни курсанты, ни Артемов, ни товарищи Буденный и Тухачевский, ни собаки. До самого утра.

Тушенка в дрожащих желатиновых каплях, черный хлеб и горячий чай на завтрак показались ему пищей богов.

Зоя глянула строго раз, другой. Потом лицо ее смягчилось.

– Вам плохо? – сочувственно спросила она.

«Ну и видок у меня, наверное», – подумал Зайцев. Перекатил непрожеванное за небритую щеку и ответил честно:

– Как ни странно – хорошо.

Да, импортный коньяк – это вещь. После приятельства с отечественным продуктом он бы проснулся с ощущением, что в голове топор. Мысли были легкими, ясными. А может, все дело было просто в том, что он, наконец, выспался – наконец, кто-то отключил жару за окном.

Зоя глядела веселей. Словно приближение к Ленинграду тоже наполняло ее силой.

Она даже слегка улыбалась, поглядывая в окно.

– Чему вы улыбаетесь?

– Разлука все расставит по своим местам.

Очевидно, остатки дорожной интимности еще болтались на дне, и она, как Журов, спешила распить их с собеседником, которого вскоре покинет навсегда.

– Верно? Что, товарищ Зайцев? Скажете, я не права?

– В целом – да. Главное, чтобы места оказались как надо.

– То есть?

– Разлука расставляет, да. Но не факт, что туда, куда нам хочется.

– А что?

Начинать следовало осторожно.

– Может, ваш герой, посидев без вашего очаровательного общества, все взвесил – и решил вернуться к жене. Партийная карьера, знаете ли, моральный облик. Дело большое. Такие вопросы романтическим наскоком не разрубаются.

У Зои презрительно дрогнуло лицо. Но она ничего не сказала. Зайцев приободрился.

– Вы бы не спешили к нему на крыльях любви. Позвоните сначала. Прощупайте почву, – принялся советовать он. – Как бы невзначай.

– Много вы понимаете! В любви.

– Считайте, что я просто представляю собой мужской пол, – миролюбиво предложил Зайцев.

– Чушь! Мужчины и женщины – всего лишь люди. В вопросах пола и отношений между полами они одинаковы. В старину, может, и водились различия, насаждаемые и поддерживаемые охранителями, косными классами. Но сейчас…

Оседлав любимого конька, она в мгновение ока унеслась так далеко, что Зайцеву не оставалось ничего, как только дать обеими ладонями по столику. Подпрыгнули пустая банка, хлебные крошки и Зоины плечи. Она умолкла.

– Слушайте, вы… Вернетесь в Питер – и вы пропали!

– Что вы…

– Слушайте. Финтить я с вами не намерен. Дело ваше плохо. Хуже, чем вы думаете.

– Что вы несете?

– Я знаю об этом наверняка. И говорю вам прямо, польку-бабочку танцевать вокруг вас не собираюсь. Вас он отослал в эту поездку с надеждой, что вы сами все поймете и не вернетесь. Так поймите, наконец!

– Вы не понимаете… Вы хоть понимаете, насколько оскорбительны ваши слова? По отношению к человеку, которого вы никогда не видели. Человеку, которому вы и…

– Отослал – чтобы не видеть больше.

Она не верила его словам. Но тону, похоже, верила против собственной воли.

– Кто вам сказал? Вы с ним даже не знакомы! Я вам даже ни разу не назвала имя!

– Хорошо. Не знаю. Не спорю. Просто выслушайте. И с этими фактами на руках – сами поглядите на ваши с ним высокие отношения. Я вам свое мнение не навязываю. Хотя оно таково: сойти на ближайшей станции, раствориться, исчезнуть, никогда не возвращаться в Ленинград. Союз большой.