Луиза Пенни - Природа зверя

На следующее утро к канадско-американской границе близ пропускного пункта Ричмонд со стороны Канады подъехал темный полицейский фургон.

Мужчина и женщина в форме Военно-юридической службы США стояли по другую сторону шлагбаума вместе с офицерами военной полиции.

В ожидании.

Фургон остановился в двадцати метрах от шлагбаума, водитель не выключил двигателя.

Дверь фургона откатилась, и из него выскочил крупный, крепкий человек с растрепанными седыми волосами. Он развернулся и протянул руку, помогая выйти пожилой женщине, а за ней – высокому пожилому человеку.

Они пошли по бокам Ала Лепажа размеренным шагом, с мрачными лицами. Возвращая человека. Завершая начатое.

Шлагбаум поднялся, но, прежде чем Ал пересек границу, Рут остановила его.

– Прости, – сказала она. – Это я послала к тебе Джона Флеминга.

– Я знаю.

– Нет, не знаешь. Я испугалась, когда его увидела. Хотела избавиться как можно скорее. Я отдала ему тебя, чтобы спастись самой.

Ал Лепаж посмотрел на Рут Зардо:

– Я бы тоже мог отправить его к кому-нибудь. Вот в чем разница между нами. Ты увидела зло и не пожелала иметь с ним ничего общего. А я пригласил его в дом.

Ал кинул взгляд на ожидающих его людей. Потом повернулся к мужчине и женщине, которые когда-то спасли его. Он пожал руку месье Беливо, посмотрел на Рут.

– Можно? – спросил он и, когда она кивнула, поцеловал ее в щеку. – Я не имею права просить об этом, но, пожалуйста, присмотрите за Ивлин. Она ничего не знала.

После этого он перешагнул через границу и снова стал Фредериком Лоусоном.

Тем утром, прежде чем ехать с Алом Лепажем к границе, Рут нужно было сделать одно дело.

Она взяла Розу и направилась в коттедж к Кларе. Войдя, она обнаружила Клару на том месте, где и предполагала ее найти, – у мольберта. Рут расположилась на просиженном пружинном диване, от которого пахло банановой кожурой и огрызками яблок, и посмотрела на Клару, уставившуюся на портрет Питера.

– Но кто тебя обидел так, что ран не залечить? – продекламировала Рут.

– Строка из твоего стихотворения, – сказала Клара.

Она повернулась на табуретке и посмотрела на Рут.

– Я спрашивала тебя, Клара: кто тебя обидел так? – Рут показала на мольберт. – Чего ты ждешь?

– Жду? – переспросила Клара. – Ничего.

– Тогда что тебя заело? Ты как персонажи из этой чертовой пьесы. Ждешь, что кто-то или что-то тебя спасет? Ждешь, чтобы Питер сказал тебе, что ты можешь продолжать жить дальше? Ты ищешь молоко не в том месте.

– Я просто хочу рисовать, – сказала Клара. – Я не хочу, чтобы меня спасали, чтобы меня прощали. Я даже молока не хочу. Хочу рисовать.

Рут с трудом поднялась с дивана:

– Я тоже хотела.

– Чего ты хотела? – спросила Клара.

– Ответа на этот вопрос. Все те годы, что я не могла писать стихов, я винила Джона Флеминга. Но я ошибалась.

Клара проводила взглядом Рут и Розу, покинувших ее дом. Она понятия не имела, о чем тут говорила безумная старуха. Но через некоторое время в голове у нее, сидящей перед незаконченным полотном, стало проясняться.

Кто мог так ее обидеть? Кто знал ее слабости, недостатки? Кто сделал так, что сердце ее обливалось кровью?

Клара посмотрела на портрет Питера.

– Извини, – сказала она, глядя в его неоформленное лицо. – Прости меня.

Она осторожно поставила портрет к стене и взяла новый холст.

Она поняла, что держало ее. Она пыталась написать не тот портрет. Пыталась покаяться, искупить свою вину картиной.

Клара взяла кисть и посмотрела на пустой холст. Она напишет портрет человека, который когда-то обидел ее так, что ран не залечить.

Она принялась писать смелыми мазками. Передавая ярость, печаль, сомнение, страх, чувство вины, радость, любовь и, наконец, прощение.

Она напишет самый сокровенный, самый трудный из портретов, какие когда-либо писала.

Это будет автопортрет.

Ивлин Лепаж сидела в кухне и глядела на газовую плиту. Пыталась найти в себе силы и включить ее. Но все кости ее тела растворились. И она не могла пошевелиться. Ни для того, чтобы спасти свою жизнь, ни для того, чтобы покончить с нею.

В окне она увидела подъезжающую машину. Из нее вышли два пожилых человека.

– Мы пришли взять тебя домой, Иви, – позвала из-за двери пожилая женщина тонким голосом, почти неузнаваемым из-за необычной кротости. – Если ты не против пожить с никуда не годной старой поэтессой и ее уткой.

Жан Ги поднес трубку к уху и посмотрел через окно кабинета Гамаша на тихую деревню. Потом отвернулся от окна и взглянул на бумаги, аккуратно лежащие на столе тестя.