Диана Шмелева - Ошибка разбойника

Дон Стефано, как подобает, наносил визиты сослуживцам покойного отца, но они проходили формально. Кабальеро не слышал долгих рассказов, теплоты, ярких воспоминаний, с другой стороны, и сам дон Алехандро не любил вспоминать военную службу, на которой получил чин капитана, но не снискал высоких наград.

Из вежливости кабальеро сделал паузу, ожидая обыкновенных любезностей, но отставной лейтенант удивил его.

– Я знаю, ваш отец давно умер. Жаль, мы ни разу не виделись после войны. Он был очень умным и проницательным человеком. Мы на прощание по душам с ним поговорили, не скажу, чтобы дружески, больше того, – идальго слегка усмехнулся. – Мы повздорили, но… Всё-таки пожелали друг другу удачи, и я уверен, дон Алехандро сделал это так же искренне, как и я.

От неожиданности гость замер, взгляд его впился в лицо хозяина, и дон Стефано, затаив дыхание, слушал рассказ. Отец был единственным человеком, которого кабальеро когда-либо в своей жизни любил. Заметив сыновье волнение гостя, идальго улыбнулся ему очень тепло.

– Вы с ним во многом похожи, но, наверное, вы немало взяли и от матери.

Взгляд отставного лейтенанта скользнул по высокой и сильной фигуре дона Стефано. Его отца пожилой офицер помнил таким же высоким, широким в плечах, но уже расплывающимся и надломленным. Злоязычный, жаждущий наград и большей частью в дурном расположении духа, дон Алехандро не пользовался большой популярностью среди других офицеров. Его супруга не считала нужным сопровождать мужа и редко бывала в компании полковых дам. Сын унаследовал телесную мощь, черты лица, но выглядел подтянутым, собранным и, вдруг подумал идальго – хищным. Судя по походке, служил во флоте или был капером, раз не представился военным званием, может быть из-за этого? В голове промелькнули воспоминания военных лет.

***

Мир с франками ожидали в ближайшее время, их король отступился от города Лурсии, захваченной мятежными сторонниками врага. Зная, что за измену ждёт жестокое наказание, бунтовщики защищались отчаянно, подставив под удар горожан, далеко не все из которых поддерживали стремление перейти в подданство франков. По обычаям войны и по прямому приказу командования, город был отдан на разграбление, но полковник дон Эстебан де Суэда, возглавлявший успешный штурм, категорически запретил насилие над безоружными обывателями. Схваченные изменники были повешены, городская казна и имущество зачинщиков бунта – конфискованы, а назначенные репарации собраны в том же порядке, что и обычный налог. Сумма, полученная королевской казной в результате штурма, возможно, оказалась больше, чем вышло бы при грабежах, но командующий армией, герцог Альда, настаивавший на суровом наказании города, был в ярости. Ни один из офицеров полка дона Эстебана не был награждён ни повышением, ни деньгами, и те из них, кто рассчитывал поправить свои дела, открыто высказывали недовольство. Вечером после известия об отказе награждать офицеров лейтенант Рамирес, возвращаясь с дежурства в дом, где они квартировали, застал капитана Аседо дель Соль за бутылкой вина, когда остальные разошлись спать. Глаза дона Алехандро были уже мутными, и он угрюмо сказал:

«А, лейтенант! Вы восхищались великодушием нашего полковника, что теперь скажете?»

«То же самое», – твёрдо ответил лейтенант. «Эспанский город остался не разграблен эспанскими же солдатами, это достаточная награда».

«Да, конечно… Полковник благороден и безупречен! Подтвердил репутацию своего рода и, когда унаследует замок и титул, вернётся домой грудь колесом. Для лурсийцев он герой и спаситель, прошу заметить – он, а не мы с вами».

«Зачем вы принижаете…»

«Я принижаю? В чём я неправ? Дон Эстебан – наследник богатой и знатной семьи, барон де Суэда – и титул, и должность, ему легко быть великодушным, но вы, лейтенант? Вы можете позволить себе больше думать о лурсийской черни, чем о благополучии своей прекрасной жены?».

Лейтенант, теряя терпение, хотел уйти, но дон Алехандро встал, распрямил спину, правда, ему пришлось сразу опереться кулаками о стол, и насмешливо продолжал:

«Вы, почти голодранец, посмели жениться на красивейшей девушке с пустячным приданым, и на что при вашей благородной бедности будет потрачена её красота?».

В душе Алонсо Рамиреса вспыхнул гнев, но он ещё был способен сдержаться и холодно произнёс:

«На что вы намекаете?».

«Только на то, что происходит со всеми красивыми женщинами, с бедными – в первую очередь», – с мерзкой улыбочкой, с какой говорят о доступных особах, пояснил дон Алехандро.