Дарья Сойфер - Исключение

— Что случилось? — спросил он, когда слезные потоки стихли.

— Я не знаю, — прошептала Лида и шмыгнула носом. — Наверное, гормоны.

Одного напоминания о беременности хватило, чтобы Андерс напрягся. Он сел и взъерошил себе волосы.

— Мне не стоило начинать, — пробормотал он и добавил что-то по-шведски.

— Что? — спросила Лида.

— Вставай, я вызову такси и отвезу тебя домой.

Всю дорогу до дома они ехали молча.

— У третьего подъезда остановите, пожалуйста, — сказала Лида, когда в свете первых фонарей появился знакомый сталинский дом.

— Я хочу пойти с тобой, — неожиданно сказал Андерс.

— Зачем?

— Я мало о тебе знаю. Я хочу сам увидеть, в каких условиях ты живешь.

Лида пожала плечами.

— Как пожелаешь. Но я живу не одна.

— Родители? — спросил Андерс, захлопнув за собой желтую дверцу машины.

— Нет, — Лида поежилась от прохлады майского вечера. — Мои родители умерли, когда я была маленькой.

— Прости.

— Все нормально. Я их не помню.

Лида набрала код домофона и открыла пиликающую дверь. Лампа в подъезде опять мигала. Лиде было неудобно и стыдно перед Норбергом за окружающее убожество. Не так давно сталинские дома считались верхом роскоши, но время шло, и из могущественных гигантов они превратились в угрюмые устаревшие глыбы. В подъезде пахло сыростью, большие серые ступени от множества ног стали скользкими и покатыми. Но главным атавизмом оставался железный скрипучий лифт в сетчатом коробе. Он устало грохотнул, Лида распахнула серую дверь и пропустила Андерса в узкую кабину. Дверь была недавно покрашена, но от этого казалась только более старой, как старуха с алой помадой на сморщенных губах. Норберг оглядывался молча. Лицо его не выражало ни брезгливости, ни удивления. Если какие-то эмоции и вызвала в нем унылая обстановка, он держал их при себе.

— Это старый дом, он построен еще при Сталине, — Лида чувствовала потребность оправдаться.

— Интересно, — тактично ответил Норберг.

Наконец они вышли на просторную лестничную клетку четвертого этажа, и Лида повернула ключ в замке. На мгновение она замерла.

— Я живу с дедом, — предупредила она Андерса. — Он плохо слышит и не говорит по-английски. Ты сам напросился.

Андерс кивнул.

— Я дома, — привычно крикнула Лида. — Не одна!

Она включила свет в прихожей и попыталась оглядеть свое жилище со стороны. Она никогда не задумывалась, насколько презентабельно для иностранца выглядит квартира. В ней и русских-то гостей почти не водилось. В любом случае, главным кредо в жизни Лиды была аккуратность, поэтому за порядок она была спокойна.

Длинный и из-за высоты потолков казавшийся узким коридор тянулся к кухне. Клеить обои с такими потолками было настоящим испытанием, но год назад Лида прошла его. На светлых голубоватых обоях висели фотографии и маленькие акварельные рисунки: Лидина мама в юности увлекалась живописью. По правую руку шли двери: в дедову комнату, в бывшую мамину, где теперь почти никто не бывал, и в комнату Лиды. Паркет был старым, для его ремонта надо было нанимать мастеров, но, несмотря на потертости, выглядел прилично. Из комнаты деда звучало «Эхо Москвы».

— Я не говорила деду, кто отец ребенка, — сказала Лида вполголоса. — И пока ты ничего не решил, не скажу. Ты — коллега, знакомый по работе, что-то такое. Проходи прямо по коридору на кухню, а я его приведу.

Андерс кивнул, и Лида заглянула к дедушке.

— Кто пришел? — спросил Александр Борисович. — Виталик?

— Нет, это по работе, — Лида нагнулась и чмокнула деда в сухую щетинистую щеку. — Он из Швеции. Выйдешь познакомиться?

— Можно.

— Хорошо, мы будем на кухне. Ты обедал?

— Пил чай с бутербродами.

— Я же оставила суп! Тебе надо есть горячее.

— Я чай даже не разбавляю!

— Перестань. Я погрею тебе гуляш с гречкой.

— Я могу и сам. Тебя ведь тошнит.

— Ничего, вечером получше. И сам ты опять будешь есть одни бутерброды. Все, мы тебя ждем, — Лида улыбнулась. Дед был ее самым родным человеком на свете, и если ремонт или скромная обстановка заставляли ее стесняться, то за дедушку она чувствовала только гордость.

Андерс стоял у окна.

— Ты голоден? — спросила Лида. — Я сейчас буду греть деду ужин, тебе тоже хватит. Правда, еда простая.

— Кажется, мы уже обсуждали устрицы в прошлый раз. Я всеядный. И да, я бы поел. Ты живешь одна с дедом?

— Да. Когда родители погибли, дедушка и бабушка меня воспитали. Потом бабушка умерла от рака, и вот мы остались вдвоем.