Елена Арсеньева - Мост бриллиантовых грез

Лучше было бы, конечно, если бы Илларионов оказался еще более доверчив и пригласил ее в гости к себе, в свою квартиру на авеню Ван-Дейк, а там оставил бы ее одну… К примеру, кто-то позвонил бы ему по телефону и надолго задержал… Тогда Эмма своим проницательным взглядом, которым она иглу в яйце видит, как говорят в Нижнем Новгороде, мигом увидела бы, где припрятан некий простенький такой, потертый, невыразительный на первый взгляд очечник, битком набитый бриллиантами. Из-за них он был громоздким, неуклюжим, слишком тяжелым, с ребристой поверхностью, и он вечно распирал карман отцовского пиджака, безнадежно портил все его костюмы.

– Выкинь ты его! – говорили отцу все, кто видел эти его изуродованные карманы. – Купи себе другой очечник. Изящный, стильный, небольшой!

– Я привык к этому, – коротко отвечал отец.

Он всегда ходил в очках, снимал их только на ночь, но и тогда не прятал в очечник, а клал на тумбочку около кровати. Очечник оставался в кармане пиджака, висевшего тут же рядом, на спинке стула.

Даже и Роман в компании с Эммой и мамой не раз пилил отца, чтобы тот выкинул «этот гроб». Разумеется, до тех пор, пока они не узнали, какая в «этом гробу» спрятана захоронка ! Между стенками и обивкой, тщательно подобранные один к одному, лежали великолепные камни… У очечника была ребристая поверхность? Еще бы!

Да, отец был великий мастер прятать драгоценности. Вот если бы он спрятал клад капитана Флинта, его в жизни не нашел бы ни одноногий пират Джон Сильвер, ни мальчишка по имени Джим, ни кто-то другой!

Главный вопрос – а нашел ли Илларионов клад не капитана Флинта, а Валерия Константинова?

И еще один вопрос: что теперь делать Роману, если у них дома (в смысле, на этой конспиративной явке под самой крышей!) сидит Илларионов?

Нет, разумеется, ввалиться туда и принять участие в приятной беседе Роману никак нельзя. Хорошая была бы сцена! А, здравствуйте, мсье… рад вас видеть… будем знакомы… да, это я собственной персоной, тот, кто пытался вас пришить на Лонгшамп, а Эмма… я хочу сказать – моя маман, спасла вам жизнь и заставила эвакуироваться… однако сейчас вам бояться нечего, потому что вы у нас в гостях, а жизнь гостя – священна…

Не смешно.

Да, наверх идти не стоит. Надо идти к метро да ехать к Катрин – успокоить ее и продолжать исполнять свою роль. А ночью, может быть, удастся связаться с Эммой и узнать, каким образом Илларионов оказался ее гостем.

Сто-оп… Гостем?

А что, если Эмма, придумывая оправдательную легенду для Романа (мол, ему померещилось, будто хозяин серебряного «Порше» насильно увозит даму), нечаянно предсказала собственное будущее? Вдруг Илларионов и впрямь увез ее насильно, притащил сюда, вызнав этот адрес неведомо как, может быть, побоями? Может, он сейчас там, наверху, избивает Эмму, требуя правды о покушении, сведений о парне, который маячил в салоне с таким угрожающим видом…

При одной только мысли о том, что Эмме грозит опасность, Роман мигом забыл обо всем на свете и кинулся через дорогу. Но только начал набирать код, как дверь отворилась и перед ним предстала грандиозная женская фигура, при виде которой у Романа в сознании почему-то всегда возникал образ некоего чердака, слабо пронизанного светом, проникающим из прохудившейся крыши. Чердак этот уставлен тяжелыми шкафами, сундуками и кофрами, а из них доносится слабый, чуточку приторный запах плесени и пыли, потому что они плотно набиты старой-престарой одеждой: фраками и тяжелыми многоярусными юбками, шелковыми туфельками и кринолинами, какими-нибудь облезлыми эгретками и шелковыми шемизетками с буфами на плечах, пожелтевшими брабантскими кружевами, с которых уже давно осыпалась золотистая пыль, как в любимом стихотворении любимого Романом Гумилева… Словом, перед Романом возникла дама с пятого этажа, бывшая графиня.

– Бонжур, мадам! – торопливо проговорил он, невольно улыбаясь этим воспоминаниям, пытаясь проскочить мимо соседки. Однако она стояла, монументальная, как один из его воображаемых сундуков, шкафов или кофров, неколебимо.

– Бонжур, молодой человек, – процедила графиня. – Как поживаете?

Роман даже запнулся от изумления. Впервые за эти два месяца, что они с Эммой сняли комнатку под крышей, сановная дама удостоила его чем-то большим, чем высокомерный кивок и величественное молчание!

– Все в порядке, спасибо. А вы? – машинально проговорил он, не оставляя попыток ввинтиться в щелочку между дамой и стеной. Однако туда могла поместиться разве что тень бесплотная, а Роман тенью отнюдь не был.