Елена Арсеньева - Мост бриллиантовых грез

Он тряхнул головой, потому что от таких воспоминаний, от воспоминаний о ней всегда впадал в полубессознательное состояние, а сейчас ему нужна была холодная голова.

Роман глубоко вздохнул и на цыпочках, чуть касаясь пола, проделал те несколько шагов, которые отделяли его от двери в их с Эммой каморку.

Встал под дверью.

Тихо. Вроде бы тихо…

Роман, не дыша, приложился к двери ухом.

Несколько мгновений он ничего не мог расслышать, так сильно стучала кровь в висках. Потом различил какие-то звуки… Но это были не всхлипывания Эммы, не яростная брань Илларионова, не хлесткие пощечины. Звуки были простые, негромкие, мирные… Вполне обыденные, житейские…

Ритмично скрипела кровать.

Сначала у них ничего не получалось. Ну никак дело не хотело идти на лад! Казалось, тот безумный порыв, который бросил их друг к другу, уже сам по себе залог успеха, но нет – они были так же далеки от ожидаемого финала, как на старте, еще там, в автомобиле, когда Эмма начала рыдать, а Илларионов вдруг набросился на нее и принялся целовать. Она оттолкнула его, он угрюмо взялся за руль снова, но потом то и дело останавливал машину, и яростно набрасывался на Эмму, и тискал, и мял, и пытался расстегнуть ее джинсы, а она не переставала плакать и отталкивать его.

– Ну что?! – выкрикнул он в очередной раз с такой мукой в голосе, что она наконец-то разлепила склеенные слезами веки и посмотрела на него. – Что ты от меня еще хочешь?! Ну не могу я больше ждать! Не могу!

Как будто они всю жизнь мечтали оказаться вдвоем, наедине, нескончаемые годы ждали этого и вот дождались, а она по какой-то вздорной глупости отказывает ему!

– Я не могу в машине, – прохрипела Эмма. – Я не могу в машине, понимаешь?

Илларионов какое-то мгновение таращился на нее изумленно, а потом погнал по улицам с сумасшедшей скоростью, как будто на светофорах горел только зеленый свет, а пробок не было и в помине, хотя наступил час пик. А она рыдала, рыдала… Теперь рыдала потому, что она-то в машине не могла, а Роман однажды смог. Да, смог, он сам ей рассказывал, когда в очередной раз отчитывался… Невыносимо вспоминать, как исправно он отчитывался перед ней!

Илларионов приехад на рю де Прованс, и Эмма не могла сообразить, как и когда назвала адрес. А, ну да, что-то такое было… Ну вот, они приехали, и Эмма смутно видела сквозь завесу слез дом, подъезд… Кажется, кто-то из соседей столкнулся с ними внизу, может быть, это была графиня, которая вечно торчала в подъезде, потому что больше ей совершенно нечего было делать, она же одна жила, а в подъезде люди то и дело мелькают, все какое-то общение. Бедняжка, конечно, какая страшная это штука – женское одиночество… А потом в сознании Эммы настал какой-то провал, из которого она выбралась, ощутив ладонями горячие плечи, гладкую грудь, которая прижималась к ее груди, мохнатые, словно бы звериные, ноги, которые сплелись с ее ногами, и губы, которые терзали ее губы.

«Как, когда мы успели?..» – мелькнула мысль и пропала, и Эмма вся отдалась безумной скачке, потому что затянувшееся ожидание изнурило тело. Ведь нельзя, ведь невозможно же только гнаться за призом, нужно же наконец и получить желаемое, вожделенное!

Она прикрыла глаза, чтобы не видеть взмокшего от пота лица Илларионова, на котором проступало какое-то мальчишеское отчаяние и даже страх. Она понимала, что еще немного, еще совсем капелька этого страха – и с ним случится то же, что случилось с ней: он ничего не захочет, ничего не сможет. Но Эмма-то все про себя знала: она была скована цепями, нерасторжимыми цепями своей любви, ее теперешняя холодность была платой за эту любовь. Она была обречена испытывать счастье только с одним на свете человеком. Ведь и вчера, когда она заходилась в протяжных, мучительных стонах под придавившим ее Арманом, которого ненавидела, презирала и к которому больше ничего не чувствовала, она испытала это наслаждение лишь потому, что Арман был похож, пусть отдаленно, но все-таки похож на того, кого она любила и по ком истомилась, иссохла от ревности. Но сейчас, с Илларионовым, она хотела освободиться от воспоминаний, ведь, по счастью, не было более разных людей, чем этот, случайный партнер и тот – любимый, взлелеянный ею цветок. Хотела освободиться, но не могла.

– Помоги мне, – вдруг прошептал Илларионов умоляюще. – Помоги и мне, и себе. Скажи, что я должен сделать, чтобы у тебя получилось? Ну что…

Была тайна. Ее нельзя было выдавать. Но Эмма подумала, что эта тайна уже стала достоянием других женщин, иначе… иначе все было бы иначе! Ну а раз так, почему не открыть ее заодно и Илларионову? Ведь иначе Эмма его потеряет! А он еще нужен…