Людмила Бояджиева: Портрет в сандаловой рамке

— Очарованный странник. Так назвал своего героя один русский писатель.

— Вернее сказать — Зачарованный… Именно — зачарованные странники! Это избранные, подчиненные каким-то высшим, таинственным законам. Они, как правило, очень несчастны. По обычным житейским меркам. Но, Боже мой! Как же они несказанно богаты. У вас есть семья? Молчите. Не отвечайте — я знаю. У вас нет мужа, никто не сумел стать вашей парой. Вам нужна не просто пара — вторая половинка. Потому что самая большая загадка и самая большая ценность в вашем мире — Великая любовь. Та, что способна победить одиночество.

— Я в разводе уже семь лет. Но у меня много друзей. Очень хороших друзей. — Вера опустила глаза, ощутив фальшь излишней бодрости в собственном голосе.

— Это ведь совсем не то, правда? Давайте, я раскину карты и мы заглянем в будущее?

— Нет! Пожалуйста… Не надо заглядывать. Не хочется терять надежду.

— Тогда посмотрим прошлое, — Персела выдвинула ящик стол и вынула помятую конфетную коробку. — Вот. Интересно, что они сразу нашлись. Это письма Анны. Они хранились за портретом, я спрятала их в бонбоньерку. Берите. Письма для вас.

— Для мне? Но почему? Вообще-то… Только не надо дарить. Я заплачу вам.

— Они не продаются. За ними должны были прийти. Вы пришли.

— Но я никогда не знала Анну. Сегодня на рынке впервые увидела ее портрет!. Сама не понимаю, зачем пришла сюда…

— Верно. Вы и не думали, что пришли за этими письмами. Вы чувствовали, что должны сделать это. Вас вела судьба, Зачарованная странница.

— Судьба — слишком многозначительное, а в сущности — мистическое понятие. Реальность проще: меня привлек тот портрет на Жуже. Захотелось понять — почему. Я попыталась найти старика Перцваля, продавшего портрет мадам антикварше… Вероятно, он смог бы что-то рассказать…

— Рассказать могу я. Дело в том, что Анне повезло. С ней случилось то, что выпадает избранным: ей выпала Великая любовь, — гадалка сладко зевнула… Судьба Анны в заговоре с вашей… А это может значить очень много… Очень… Письма ждали вас, именно вас — я редко ошибаюсь… — она снова не смогла сдержать зевок. — Извините. Последнее время я быстро устаю…. Выход найдете сами. Дверь не заперта… Я жду визита… В это время ко мне приходит самый загадочный и самый интересный гость… — она странно улыбнулась впалыми бледными губами. — Сон. О, это лучшие свидания в моей жизни. Ступайте же… Но помните — для странников пространство не преграда… И даже время… Время чрезвычайно хитрая вещь… Об этом вы узнаете сами…

Вера посмотрела на уснувшую женщину, на часы с маятником, строго чеканившие ритм, задула свечи и осторожно покинула комнату.

Кривая улочка вымощена брусчаткой, по обе стороны узкие трех-четырех этажные домики, тесно прильнувшие друг к другу. Фасад к фасаду. Каждый не шире шести метров, они уходят в глубь, в тыл улицы, где пестреют цветники крошечных садиков. Столетние старички, а какие крепенькие и ладные — чугунные решетки, балконы, лепнина, островерхие крыши! Почему всегда кажется, что в старину жили уютней, спокойней, правильней? Из-за этих витражей, кованных решеток, каминных труб и вертлявых флюгеров? Из-за чинных надгробий на тихих кладбищах?

«С экологией было лучше, хотя климат ругали всегда. Совестью кривили, но боялись. Все торопились, но жили медленно…» — ответила себе Вера, открывая собственное парадное ключом, — Да и вообще — все было совершенно иначе!» — Она вприпрыжку поднялась по деревянной лестнице на второй этаж, где на улицу выходила большая гостиная, а во дворик — некая комната, условно называемая «кабинетом», которую ей предстояло оформить к возвращению хозяев.

Изабель — приятельница Веры еще по Парижской жизни, вышла замуж за чиновника Евросовета, они спешно приобрели этот дом в Брюсселе и умчались провести свадебный отпуск в экзотические края.

Вера же, всегда поражавшая Изабель своими художественными хитростями, была приглашена на должность дизайнера и в качестве подруги, получившей возможность отдохнуть и подработать.

Огромное окно «кабинета» с витражом в верхней овальной части рамы выходило во внутренний дворик, где поднимал великолепные свечи цветущий каштан. А в свечах — непривычно крупных и розовых, с раннего утра гудел и хлопотал пчелиный рой.

— Привет, ребята! — сказала Вера пчелам по-русски. — Пора по домам. Солнце садиться, заблудитесь, трудяги. — Вдохнув сладкий аромат, она облокотилась на подоконник, оглядывая соседские дома и садики. Уютно, тихо, чистенько, как в деревне, а ведь совсем рядом центр. И совершенно не хочется думать, что в Москве ничего подобного ее не ждет. Прожив с супругом в Париже два года, Вера вернулась на родину одинокой. То есть, за это время она поняла, что более чужого человека, чем этот дипломатический чиновник, трудно было найти. Мелочный, с упоением пересчитывающий драгоценную валюту, он был способен затеять склоку по любому пустяку. Имел хронически уставшее выражение лица и совершенно не умел радоваться. В Москве она поселилась в квартире, опустевшей после смерти родителей. А вскоре с треском развелся многодетный брат, оставил бывшей семье жилплощадь и подселился к Вере. Совсем скоро Петр привел в дом другую сильно беременную женщину. Вера обещала к сентябрю — к рождению ребенка — квартиру освободить. Ведь не затевать же жилищные свары, тем более, что Петр и не сомневался, что уйдет сестра жить ни куда-нибудь, а в хоромы «к своему Феликсу». Ох, ну разве ему объяснишь…