Алексей Хапров: Черная повесть

Ещё через день мне пришлось убить Алана. Когда мы с Ваней и Юлей оставили его у костра вместе с нашими вещами и отправились добывать провиант, я вдруг вспомнил, что оставил самородок в рюкзаке. Я решил вернуться и для спокойствия души забрать его с собой. Но когда я приблизился к месту нашего привала, мне предстала довольно настораживающая картина. Тагеров связанными за спиной руками копался в моих вещах. Очевидно, он искал свою «соду». Обнаружил он самородок, или нет — я не знаю. Но рисковать было нельзя, ибо вопрос стоял жёстко: либо я его, либо он меня. Я вытащил перочинный нож, тихонько подкрался к нему сзади и полоснул лезвием по горлу. Алан отпрянул в сторону и, издавая булькающие звуки, принялся метаться по земле. Кровь била из него фонтаном. Очевидно, я задел сонную артерию. Силы Тагерова стремительно иссякали. Немного подёргавшись, он упал у дерева и затих.

Оглянувшись вокруг, я достал из своего рюкзака самородок, положил его в карман куртки, быстро нарисовал на земле огромный шестипалый след, и стремглав бросился прочь. Облюбовав место для охоты, я устроился в засаде, и сидел там до тех пор, пока Патрушева и Попов не обнаружили труп Алана.

Какими бы железными ни были нервы, три убийства, конечно, не проходят бесследно. Меня вдруг охватило чувство обречённости. Я никак не мог избавиться от ощущения близости страшного конца. Я словно стоял на тонкой проволоке посреди огромной бездонной пропасти, и постепенно терял равновесие. Любой маломальский холодок во взгляде, любая мало-мальски натянутая нотка в голосах Юли и Вани вызывали во мне панику. А вдруг они обо всём прознали, и скрывают это, чтобы я от них не сбежал?

Наибольшее беспокойство мне причинял Попов. По его задумчивым глазам я почувствовал, что он о чём-то догадывается. И когда он мельком, поддавшись нажиму Патрушевой, проговорился о своих раздумьях, я понял, что он стал для меня опасен. Решиться на четвёртое убийство после трёх предыдущих было нетрудно. Но убить человека, не так давно спасшего тебе жизнь, всё же нелегко. Я долго метался в сомнениях. Но инстинкт самосохранения в конечном итоге одержал верх.

Это произошло ночью. Отдежурив свою смену, я разбудил Ваню, а сам занял его место в «балагане». Убедившись, что Юля крепко спит, я снова вылез наружу. Попов с опаской покосился на меня.

— Нужда, — непринуждённо улыбнулся я, объясняя своё внезапное появление, и зашёл за куст. Теперь нужно было сделать так, чтобы Попов подальше отошёл от костра.

— Фью-ю-ють! — удивлённо присвистнул я, делая вид, что заметил нечто из ряда вон выходящее. — Ты только посмотри, что здесь лежит! Как мы сразу этого не заметили!

Ваня немного поколебался, но потом всё же встал и подошёл ко мне.

— Смотри, — указал я вниз.

Он наклонил голову. В этот момент я повалил его на землю, накинул на шею бечёвку и принялся душить. Попов сопротивлялся, как мог. Он отчаянно боролся за свою жизнь. Но я был сильнее. Когда его тело безжизненно обмякло, я отпустил его и затрясся в беззвучных рыданиях. Мне стало нехорошо. В тот момент во мне вдруг резко изменилось восприятие собственной жизни. Она перестала казаться мне светлой, и теперь представлялась сплошь в чёрных тонах. Смерть Вишнякова, смерть Ширшовой, смерть Тагерова порождали во мне лишь страх, что кто-то прознает о моей к ним причастности. Но, убив Попова, я впервые почувствовал ужас от самого содеянного. Почему я вдруг решился обрести достаток ценою убийства? Вопрос стоял не только в том, правильным ли было это решение. Важно было другое: действительно ли его породил мой собственный разум?

На ум стали приходить воспоминания детства. Случаи, когда кто-то целенаправленно допускал подлость в отношении другого, и явно от этого выигрывал. Жанна и Агафониха, Шпиляков и дед Макар. Этими воспоминаниями я невольно пытался найти себе оправдание. Я убеждал себя, что счастье не возникает само собой, и что его нужно завоевать. Что это — жизненная аксиома. Жестокая, безнравственная, но всё же аксиома. Я старался не думать о том, что и Жанна, и Шпиляков, спустя какое-то время, были жестоко наказаны за свои деяния. Наказаны самой жизнью. Новый брак у Жанны не задался. Второй муж от неё вскоре ушёл. Она потом ещё долго пыталась устроить свою личную жизнь, но все её попытки терпели крах. В конце концов, она спилась, и в настоящее время влачит убогое, жалкое существование. Шпиляков тоже недолго радовался. В один прекрасный момент с ним случился паралич, и его дети, дабы он им не мешал, сбагрили его в дом инвалидов, где он, неподвижный, одинокий и заброшенный мучается до сих пор, мечтая о смерти.