Елена Саулите - Швейцарский счет

Алиса смежила веки, чувствуя, как по лицу заструились струйки холодного пота. Известие о приезде мамы приободрило ее, она немного успокоилась, чуть передохнула и вновь открыла глаза, давая понять, что готова продолжить. Лефевр, терпеливо ожидавший своей очереди, подсел поближе, достал уже знакомый блокнот в черном кожаном переплете и вопросительно глянул на переводчицу. Та кивнула, и он начал:

– Сначала формальности. Ваше имя, фамилия, дата рождения и гражданство.

Алиса тяжело вздохнула и прерывистым шепотом принялась отвечать на вопросы. Разговор получился тяжелым, рассказывая об убийствах Марка и Лейба, Алиса расплакалась, и ей снова пришлось ввести успокоительное. Об отце Жане и Диане Фридман она говорила спокойно, и только гримаса боли, время от времени, искажавшая ее исхудавшее лицо, свидетельствовала о том ужасе, который ей пришлось пережить. Комиссар Лефевр был тактичен и на исходе часа откланялся, пожелав больной скорейшего выздоровления.

– Он придет завтра после обеда, – пояснила Мария, проводив комиссара до двери. – Вам повезло, милочка. Крупно повезло. Этот Герье – серьезный преступник, он уже три года разыскивается Интерполом. И пока безуспешно. Скрывался в ЮАР и на Ближнем Востоке. Подозревается в пяти нашумевших убийствах – В Италии, Франции, Монако, Португалии. Повторяю, вам крупно повезло. Вам удалось выжить.

– И я бы не выжила, если бы он не мечтал заполучить деньги Фридманов, – отозвалась Алиса.

– Н-да, – покачала коротко остриженной головой Мария. – Досталось вам, дорогая. И деньгам вашим, доставшимся такой ценой, не позавидуешь!

– Каким деньгам? – искренне удивилась Алиса.

– Как каким? Ну, не притворяйтесь глупенькой, Алиса. Ведь Герье был прав, когда говорил, что наследниц у Фридмана только две. Вы и дочь Дианы– Майя. Понимаете? – назидательно произнесла Леонидова. – Вы, хорошая моя, теперь богаты. И не просто богаты. А бас-нос-лов-но богаты. С чем я могу вас поздравить. В противном случае клиника «Деля Тур» не предоставила бы вам палату-люкс.

Алиса помолчала, обдумывая услышанное, и вдруг спросила:

– А Майя? Она жива? Он не убил девочку?

– Жива-здорова. Не волнуйтесь. Вам сейчас о себе думать нужно.

Но Алиса не унималась:

– А меня точно не посадят? Ведь там, на местах преступлений и отпечатки мои, и следов уйма, – с сомнением в голосе шептала она. – Я этого так боялась, так боялась. До смерти. Потому и в полицию не шла. Думала, закроют.

– Алиса, вы меня поражаете, – засмеялась посольская дама. – Сама наивность. Вы же проходите по делу как свидетель. И только. Вы и есть главная улика против Герье. Следствие во всем разберется, у них свои методы работы с преступниками, не в шашки же они с ним будут играть, в конце концов. Поймают и все из него вытрясут. Уж это я гарантирую. А теперь, пора спать, – твердо сказала Маша, вставая. – Завтра с утра продолжите давать показания. А в пятнадцать ноль-ноль прилетает ваша мама. Так что думайте только о хорошем, дорогая. Приятных снов. И пусть Оле-Лукойе раскроет над вашей хорошенькой головкой зонт со сказками, – на прощанье пошутила она и, ласково погладив руку Алисы, ушла.

Стуча каблучками, в палату вошла пухленькая медсестра с белым лотком, на котором неприятно поблескивали иглы шприцов. Поставив инструменты на прикроватный столик, она повернулась к Алисе. Ее лицо просияло, улыбнувшись, она поинтересовалась состоянием мадам «Фгидмань» (ее французский акцент позабавил Алису) и сообщила, что через пятнадцать минут принесет ужин. Причем, кормить больную она будет лично, с ложечки.

– Как бэби, – пошутила женщина и сделала первый укол.

За первым последовали еще три. Алиса смотрела на длинные иглы, больно прокалывающие истончившуюся кожу, и думала о маме. И не верила. Не верила, что обнимет ее завтра. Ей казалось, что и мама, и Россия, и вся прежняя жизнь приснились ей. Или случились давным-давно, лет двадцать тому назад. Не верила, что все закончилось, что правда восторжествовала, что теперь она богата и независима, а главное –жива! Жива, несмотря ни на что. Жива и ей не грозит никакая беда. Она так привыкла бояться, спасаться, убегать, страдать. Ей казалось, что ее несчастьям не будет конца, что она родилась, чтобы помучиться и умереть.

«Нет, не думать! Все кончилось и больше никогда не вернется. Да, но Герье же не поймали? А, вдруг, он вернется, чтобы добить Алису?, – ее залихорадило. – Нет, не надо об этом! Лучше о маме», – и она вспомнила, как мама читала ей на ночь «Мэри Поппинс», как возила в московский зоопарк, когда рассердившийся на, обступивших вольер людей, слон облил их водой из грязного бассейна. Алиса была тогда в новом белом платье и, глядя на уродливые бурые пятна на подоле, горько плакала от обиды. Милые сердцу воспоминания согрели душу, и Алису накрыла волна тихого счастья.