Игорь Шинкаренко - Мистерия в парижском омнибусе

—

В добрый час! Таким образом, я смогу работать с некоторым шансом на успех. При одном условии, однако…

—

Я ему подчиняюсь заранее.

—

При условии, что вы никому не будете говорить обо мне… слышите, никому. Если узнают, что я ввязался в эту кампанию …

—

Никто не узнает. Но кому вы не хотите, чтобы я об этом говорил?

—

Вашим товарищам, черт возьми! У вас они гнездятся во всех мастерских квартала. И я их подозреваю в том, что они очень не сдержанны. По сути своей. И я подозреваю также, что вы уже проболтались им. В течении тех трёх дней, которые вы меня искали… вы ведь не хранили эту историю для себя одного… совсем одного… держу пари.

—

Клянусь, Фурнье, что …

—

Не клянитесь, дорогой друг. Я читаю в ваших глазах, что вы об этом говорили кому-то ещё. Скажите мне лучше, кому, я предпочитаю правду.

—

Моя Бог! От вас ничего нельзя скрыть. Да, я взял доверенное лицо, но это доверенное лицо — серьёзный человек, который будет молчать, я в этом уверен, так как это приключение его ничуть не интересует, и он о нем уже не думает больше. У него есть другие дела, которыми ему необходимо заниматься и, впрочем, он не верит в это преступление. Это — Поль Амьен, художник. Его ждёт, возможно, большая медаль на ближайшем Художественном Салоне, и рента в шестьдесят тысяч франков в год.

—

О! Я его знаю понаслышке и даже видел мельком. Сказали ли вы ему, что вы положитесь на меня в этом деле?

—

Нет. Он не знает даже, что вы существуете, я вам даю моё слово чести, и клянусь вам, что никогда не произнесу ваше имя в его присутствии, и он будет думать, что я действую совсем один, без помощника.

Осторожный Фурнье размышлял несколько мгновений. Последние утверждения Верро разгладили тревогу в чертах его лица, поселившие на нем после нескромных признаний горе-художника, и вслед за коротким молчанием он произнёс решённым тоном:

—

У меня есть ваше слово, и я считаю, что вы его сдержите. Поэтому я возьмусь за ваше дело. Ни о чем не беспокойтесь и приходите завтра в Гранд-Бок. У меня будут, возможно, новости для вас. А теперь нам пора расстаться.

—

Я повинуюсь, мой выдающийся мэтр, — весело сказал Верро, пожимая руку Фурнье, тотчас же направившемуся к внешнему бульвару.

В то время как предприимчивый Верро и проницательный Фурнье искали и находили, каждый по своему, но очень умело и удачно, адрес и имя мёртвой бедняжки, у капиталиста Дюбуа были иные заботы, чем думать о том, как разыскать авторов преступления в омнибусе, и это по нескольким причинам, первая из которых заключалась в том, что он был в полном неведении относительно этой истории.

Месье Дюбуа читал только финансовые газеты, и когда он заканчивал с политическими новостями, то, натыкаясь на колонку с происшествиями, пренебрежительно отбрасывал газету в сторону. Месье Дюбуа гордился тем, что считался серьёзным человеком и интересовался только серьёзными вещами. Он бахвалился тем, что ни разу в своей жизни не перелистывал страницы ни одного романа, и если он уже некоторое время занимался художниками, то только лишь потому, что убедился, что в нашу эпоху профессия художника — одна из наиболее доходных и успешных, если она осуществляется должным образом… или под правильным руководством.

Не без труда он сформировал в себе такое убеждение. Дюбуа провел всю свою жизнь, презирая этих пачкунов, как он называл художников. Или, в минуты вдохновения, не иначе, чем голодные мертвецы— это было определение, которое Дюбуа сам для них придумал — он считал, что они голодают всю свою жизнь, заканчивая её на соломе в приюте для бездомных. Но один из друзей Дюбуа не так давно донёс до его ушей новую информацию. Этот друг, который сделал состояние, продавая разные диковинки, древние раритеты и даже картины, доказал ему цифрами и примерами, что некоторые модные художники заработали в наше время много денег и многие из них даже стали миллионерами. Эти богатые художники всегда в курсе спроса на рынке и пишут только те картины, на которыми интересуются потенциальные покупатели, — рассказывал этот торговец художественными изделиями, — и они уверены, что никогда не обанкротятся. Этот последний аргумент поразил месье Дюбуа, который ни за что на свете не хотел бы увидеть, как состояние его дочери исчезает в коммерческой катастрофе. Итак, теперь, когда у него под рукой был художник с большим будущим, и который уже продавал свои холсты очень дорого и собирался их в самом ближайшем будущем продавать ещё дороже, трудолюбивый, экономный и хорошо воспитанный мальчик, с положением в обществе, чьё прошлое и его семью он хорошо знал, и что немаловажно, нравился Авроре, Дюбуа смотрел на него, как на потенциального зятя.