Салов Борисович: - Игры маньяков

Борис разделся, и когда он остался в одних ботинках и нижнем белье, парень сказал:

— Дальше.

Борис скинул ботинки, стянул носки и снял нижнее белье. Часть инструкций от Израильянца, видимо, заключалась в том, чтобы оставить все документы. Очевидно, они собирались уехать и оставить его одежду и обувь там, где они были.

— Держи, — сказал парень, протягивая Борису одежду, которую держал в руках. Водитель в навигаторе фыркнул.

Смирин надел брюки, застегнул их, потом рубашку. Судя по тому, что он увидел в свете от открытой двери, это была какая-то форма ремонтника, грязно-серая. После того, как Борис застегнув рубашку, парень бросил на землю пару ботинок.

— Это какой?

— Правый. — Борис наклонился, чтобы надеть первый башмак, и потерял равновесие. Пошатываясь, он рефлекторно потянулся к парню, который отреагировал так же, поймав его накачанным плечом, чтобы он не упал. Смирин быстро поправил себя, а затем закончил надевать свою обувь. Ему удалось оставить родинку на тыльной стороне правой руки мужчины.

Когда они вернулись во внедорожник, парень протянул Борису черный капюшон.

— Надень, — сказал мужчина.

Борис надел его через голову, и ему немедленно пришлось бороться с клаустрофобией. Дело было не только в плотно прилегающей ткани. Это было все, вся угрожающая непривычность этого.

Он пытался уследить за поворотами, но это было невозможно; кроме того, он подозревал, что водитель большую часть времени возвращается назад и повторяет свой курс. После того как Борис разделся, мужчины заговорили по-армянски. Они, должно быть, знали, что Борис их не понимает, потому что не проявляли ни осторожности, ни скупости в разговоре. Затем машина ударилась, что, должно быть, был участок шоссе, потому что навигатор разогнался до постоянной скорости. Разговор прекратился.

Борис потерял счет времени на шоссе, а монотонность постоянной скорости и отсутствие разговоров создавали странную безвременность. Внезапно машина начала быстро тормозить и, не съезжая с шоссе, остановилась.

Двери распахнулись, Бориса вытолкнули наружу и втолкнули в другую машину-судя по ощущениям, еще один внедорожник. Он снова оказался на заднем сиденье. Быстро, потому что он не знал, как долго пробудет в машине, он оставил еще одну родинку на сиденье между ног. Машина свернула с шоссе и с ревом понеслась по мощеной, но волнистой дороге, возможно, окружной.

Очередной виток. Дорога, посыпанная гравием. Перекаты. Торможение. Остановка.

Двери внедорожника открылись: водитель и еще кто-то. Другие люди, догадался он. Кто-то вывел его и, держа руку выше локтя, повел по гравию, потом по траве или сорнякам и, наконец, по ступенькам к крыльцу. Деревянное крыльцо. В парадную дверь.

Притворяясь более неуверенным в своих движениях, чем он был на самом деле, он мог часто протягивать ищущие, неловкие руки и касаться своего эскорта чаще, чем он сделал бы это в противном случае. Между машиной и крыльцом ему удалось оставить родинку и на этом человеке.

Войдя внутрь, он услышал, как мужчина вышел, и дверь за ним закрылась. Он чувствовал, что в комнате кто-то есть, и чувствовал запах холодного камина. Деревянный пол под ногами заскрипел. Старое, нездоровое дыхание.

— Снимите капюшон, — господин Смирин.

Борис узнал голос Рубена.

Он снял капюшон и оказался в однокомнатной хибаре. Он был освещен керосиновой лампой, стоявшей на перевернутом ведре перед обвалившимся камином. Свет вокруг фонаря был резким, быстро уступая место теням, которые тревожно ждали по краям комнаты. Запах керосина смешивался с запахом крысиной мочи и гниющего дерева.

— Садись, — сказал Израильянц. Он сидел сбоку от фонаря в парусиновом шезлонге. Его тень, отброшенная на ближайшую стену, разбивалась углом комнаты. Место, которое он предложил Борису, оказалось еще одним опрокинутым ведром. Он был одет в очень стильную уличную одежду (Борис видел шелк на брюках), что делало его совершенно неуместным в окружающей обстановке, как будто он сошел с заднего двора на съемочную площадку. Они были одни в комнате.

— Ты хотел поговорить, — сказал Израильянц.

Он расслабился, положив руки на подлокотники кресла, руки свободно свисали с его концов.

Борис подошел и сел на ведро в двух метрах от Рубена. Тот выглядел гиперреальным. То, что он сделал с Василием, изменило отношение Бориса к нему.

— Вы приказали убить Василия Свиридова.

— Да.

Односложное слово, с такой готовностью данное, такое свободное от чувства вины, обезоруживало.