Илья Салов - Паук

Прошлым летом несколько недель сряду прогостил у меня в деревне один мой хороший приятель. Это был молодой человек, только что кончивший университет и не успевший еще избрать себе никакого лагеря. Проведя свое детство в деревне и навещая деревню каждые каникулы в течение всей своей томительно-продолжительной жизни, этот молодой человек так полюбил деревню, что в ней одной видел конечную цель всех своих верований, надежд и упований. Ему было не более двадцати пяти лет. Это был человек довольно высокого роста, довольно стройный, с маленькой пушистой бородкой и длинными волосами, закинутыми назад и почти лежавшими на плечах. Честное, доброе лицо его было постоянно оживлено какою-то особенно симпатичною улыбкою; глядя на это открытое лицо, а главное — на эту улыбку, как-то невольно становилось на душе легко и отрадно. Все доброе, все честное соединилось в этом образе. Он и не верил в зло, а если и встречался с ним, то объяснял существование его одним лишь недоразумением, одной ошибкой и явлением случайным, но не присущим натуре человека. Это был юноша увлекавшийся, впечатлительный и, под минутой впечатления, быстро, с налету решавший дело. Еще будучи студентом, он все свое свободное время посвящал изучению народного быта и экономических явлений его. Он много читал, много писал по этому поводу. Статьи его охотно печатались в наших журналах, и имя моего приятеля в известном кружке читателей пользовалось симпатиями. Он изучал общинное владение, податную систему, хуторское хозяйство и проч.

Как только приятель явился ко мне и объявил цель своего приезда, я тотчас же, конечно, постарался быть ему полезным. Несколько дней сряду мы буквально дома не жили. Целые дни проводили мы, расхаживая по окрестным селам и деревням, по хуторам и соседям, стараясь всеми путями проследить быт окрестного населения. Мы перебывали во всех волостных правлениях, ходили по праздникам на сходки, заглядывали в кабаки и трактиры, и всякому мало-мальски грамотному человеку приятель всучивал какие-то разграфленные листы с изложенными вопросами и просил по вопросам этим написать на том же листе подробные ответы. Когда именно приятель мой спал и вообще отдыхал — мне неизвестно, потому что днем он постоянно рыскал, а ночью приводил в порядок все собранное днем. Дня два или три я следовал за ним повсюду, но, когда однажды в каком-то трактирчике чуть не отколотили нас мужики, я предпочел отклониться от исследований и на приятеля махнул рукой. С тех пор приятель мой жил сам по себе, а я сам по себе. Он продолжал шататься по деревням, собирал нужные сведения, перетаскал у меня почти всю бумагу и все перья, извел целый флакон чернил, а я всецело предался невиннейшему занятию — охоте. С приятелем я не встречался по нескольку дней, а уток за это время переколотил столько, что не знал, куда с ними деваться. Вот именно про одну из этих-то охот я и хочу рассказать вам.

Дело началось с того, что однажды влетает ко мне в кабинет приходский дьякон и, увидав меня лежащим на диване, проговорил басом:

— Вы чего тут с боку-то на бок переворачиваетесь! Вставайте-ка поскорее да на Тарханские болота поедемте.

— А что там случилось? — спросил я.

— Вставайте, вставайте!

— Да что случилось-то?

— А то, что уток стрелять надо! Столько уток, что отродясь не видывал!

— Правда ли? Верить-то вам ведь надо с некоторой осторожностью…