Анатолий Ковалев - Кровавый источник

Стар безнадежно молчал. Он уставился в экран и сделал вид, что его захватило телезрелище.

На секунду ей захотелось стать амазонкой, и она сдерживалась из последних сил, потому что впереди маячил еще один вопрос, задать который Светлана никак не решалась, боясь навлечь на себя новые подозрения. Она измучилась с этим вопросом, как с испорченным блюдом, которое, как ни сдабривай специями и соусами, сделаешь только хуже и в конце концов отправишь в помойное ведро.

Дима же не отрывался от полуголых амазонок, завороженный ими, как гадюка факиром.

Она отбросила всяческие дипломатические ухищрения. Сколько можно ломать голову? Будь что будет! И спросила прямо, без разъяснений:

— Кто такой Фан?

Он резко повернул голову в ее сторону. Амазонки больше не волновали его.

— Откуда ты знаешь это имя? — Он старался говорить ровно, но выходило фальшиво.

Она сразу почувствовала смятение, в которое погрузили его эти три незамысловатые буквы.

— Не знаю, — соврала она. — Так возникло, ниоткуда. А припомнить, кто это, не могу. Может, ты знаешь?

— Первый раз слышу, — буркнул Стар и снова уставился в экран.

Амазонки подвергали мужиков нечеловеческим пыткам.

Он просидел так минут десять. Она внимательно наблюдала за его лицом. Оно было по-прежнему непроницаемо. И только глаза, неподвижные до этого глаза вдруг забегали, засуетились. Нет, они больше не улавливали перипетии разыгравшейся теледрамы, не любовались натренированными женскими телами. Это были глаза зверька, угодившего в капкан. И зверек не мог дольше терпеть.

Он бросился к ее ногам, зарылся в колени и повторял в слезах:

— Мне страшно! Мне страшно!..

Балуев проторчал в «Театральном кафе» около часа. Заказал пиццу с шампиньонами и десерт. Он специально тянул время, тщательно пережевывая пищу.

Пять круглых столиков с буйной растительностью в центре каждого, ползущей по натянутым лескам к потолку, постепенно заполнялись нешумным, скучноватым народом. Теперь сюда ходили в основном рантье и служащие банка, расположенного неподалеку.

Геннадий с грустью подумал о тех временах, когда он бегал в это кафе из университета во время большого перерыва или вместо какой-нибудь нудной пары. Здесь всегда царила непринужденная студенческая атмосфера. И главное — всем было по карману. Он даже мог позволить себе угостить шоколадкой откровенно стреляющую в него глазками девицу. А нынче…

Нынче, конечно, смешно вспоминать шоколадку, однако студентов в «Театральном кафе» больше нет.

Он давно уже поел, но уходить не торопился. Заметив, что барменша косо на него поглядывает, подошел к стойке бара и заказал кофе с коньяком. Что-что, а кофе он мог растянуть еще на полчаса.

Но и эта уловка оказалась без надобности. Желудков не пришел.

Его не столько удивила записка медноволосого, сколько сам порыв молодого человека. Поступил он слишком рискованно. На глазах у всей честной компании. А если бы Геннадий отказался взять клочок бумаги? Что тогда? Вполне возможно, тогда бы им заинтересовался Стар или его помощник. И парню — крышка! Головотяпство! Вот как это называется! Зачем на людях? И зачем вообще? Решил подзаработать на полезной информации? Или тут причины личного характера?

Вопросы приходилось задавать самому себе.

Балуев нехотя поднялся со стула. Часы показывали три.

Он вышел из кафе. Закурил, посматривая на шофера в белом «рено». Тот, по обыкновению, спал, уткнувшись носом в руль.

Любопытство сжигало его. И особенно жег карман мятый листочек, вырванный из блокнота московской студентки, который он обещал уничтожить, но почему-то не сделал этого — всегда успеется!

Раздавив башмаком окурок, Балуев направился к ближайшему таксофону. Он не стал звонить из машины — не потому, что боялся побеспокоить шофера, а во избежание определителя номера: любил Геннадий обманывать эту умную штуку. Мужской голос на вопрос ответил вопросом:

— Кто его спрашивает?

Типичный канцелярский голос насторожил Гену, но вместо того, чтобы повесить трубку, он состряпал на ходу легенду:

— Я его зубной врач. Он записан у меня на два часа, но почему-то не явился.

— Можете вычеркнуть его навсегда, доктор, — посоветовал голос. — Илья Желудков мертв. Найден сегодня утром на набережной.

— Какой ужас! — изобразил интеллигентский испуг Балуев. — Его убили?

— Да, — подтвердил голос, — выстрелом в затылок.

Он медленно, на ватных ногах выбрался из телефонной будки, порвал на мелкие кусочки листок, исписанный крупным, детским почерком. Внезапный порыв ветра сдул эти бумажные снежинки с его ладони.