Анатолий Ковалев - Кровавый источник

Она несколько раз останавливала машину — слезы застилали глаза, и она не видела дороги.

И опять не к кому пойти со своим горем, со своими жалобами на судьбу, со своими бабьими слезами.

«Уеду к маме!» — в который раз твердо решила Светлана, прекрасно зная по опыту, что завтра это решение уже не будет таким твердым, а послезавтра и вовсе забудется.

Мама уже много лет жила совсем в другом мире. После смерти бабушки и замужества Светы мама неожиданно для всех вышла замуж. Ей было уже за сорок. Она встретила своего ровесника. Ровесник оказался чилийским журналистом, аккредитованным в Москве, не коммунистом. Он попал в их город, закрытый в те годы для иностранцев, случайно, можно сказать, чудом, будто знал, что здесь его поджидает любовь. И провел-то всего один день, но и этого оказалось достаточно. Потом мама ездила к нему в Москву. Потом они вместе уехали в страну Пиночета. Но мама писала счастливые письма. У ее мужа был дом на берегу Тихого океана. Она звала их с Андреем к себе. Скучала. В последние годы они совсем потеряли друг друга. Мама звонила раз в год, в день рождения Светланы, говорили сжато, уклончиво. Успели стать чужими, жителями разных миров. Мама больше не звала к себе.

«Мама жила при фашистах в Чили, а я при мафии в России», — усмехнулась сквозь слезы Светлана.

Она вдруг поняла, что стоит на обочине дороги, возле той самой церквушки, где они с Геной в первый раз говорили наедине.

Домой до дрожи не хотелось. Правда, ее ждала милая, непривередливая Чушка, оставшаяся в наследство от Димы, но и она вряд ли утешила бы новую хозяйку.

«А не навестить ли мне Балуевых? Марина, конечно, в обморок свалится, увидев меня! И наплевать! У меня, черт возьми, есть причина нарушить их покой!» И она с какой-то дерзкой решимостью завела мотор.

Геннадий несколько смутился, когда она возникла в проеме двери, и даже залился румянцем, будто его застали за непристойным занятием.

— Ты? — только и смог вымолвить он.

— Я, — улыбнулась она повлажневшими глазами, и снова — как обвал в горах!

— Проходи! — потянул он Свету за рукав пальто. Оказавшись в маленькой прихожей, она вдруг не удержалась и обняла его, забыв обо всем на свете, а может, специально, чтобы бросить вызов всему свету.

Он не отстранился от нее, а только крепче прижался к мокрой щеке.

Из кухни показалась молоденькая девушка с поварешкой в руке и крайним изумлением в глазах. И тут же исчезла опять. Но это явление не ускользнуло от наметанного глаза Кулибиной.

— Как дети растут! — заметила она. — Две недели назад твоей дочке было лет шесть — и на тебе! А где Марина? — не дала она ему опомниться.

— Уехала с детьми на юг…

— Не рановато ли?

— В самый раз.

— Я, кажется, тебе помешала — Это было произнесено с обидой в голосе. — Я пойду.

— Не дури! — Снова схватил он ее за рукав, теперь куда уверенней, чем в первый раз. — У меня тоже были причины обидеться!

— Да. Пожалуй, — согласилась она, — а обижаться, в сущности, не на что ни тебе, ни мне! — Она сбросила пальто и уверенной походкой проследовала в большую комнату. — Надеюсь, твоя домработница кормит тебя не только капустой? — продолжала издеваться Света, раскурив тоненькую сигаретку.

— Не жалуюсь, — коротко ответил Гена.

— Я приехала за рукописью. Она у тебя?

— Да. Кристина успела ее даже отредактировать. — Он достал из нижнего ящика книжного шкафа пакет с рукописью.

— Что значит — успела? Она уехала?

— Ты ничего не знаешь?

— Откуда? Я ведь больше с ней не общалась с тех пор, как узнала, кто она.

— Кристина в больнице. В тяжелом состоянии. В нее стрелял Фан.

— Боже! — всплеснула она руками. — Как земля носит этого монстра?! — и сдавленным голосом добавила: — А сегодня утром повесился Стар.

Это известие ошеломило Балуева.

— Сам повесился?

— Не знаю. Я не видела трупа, но в последние дни он находился в таком безумном состоянии, что не исключено самоубийство.

— Кто же займет его место?

— Уже. Некто Максимовских Петр Николаевич.

— Кто это?

— Не догадываешься? — усмехнулась она и пояснила: — Криворотый. Он уговорил меня перевезти Стара в загородный дом.

Геннадию почему-то сразу припомнилась Москва, ресторан в гостинице «Украина», столик на двоих и тупое, некрасивое, бесконечно жующее лицо.

На кухне загремела посуда, потом что-то вихрем пронеслось по коридору и хлопнуло дверью спальни.

— Твоя кухарка волнуется, — заметила Светлана, но уже без злости. Даже в такой обстановке ей было с ним уютно.