Анатолий Ковалев - Кровавый источник

— Послушай, отстань. У меня даже сил нет принять душ, а ты зудишь и зудишь!

— Гена, ты в мафии? — спросила вдруг она таким кротким, напуганным голосом, что ему стало ее жалко.

— С чего ты взяла?

— Как же ты мог? — Она закрыла ладонями лицо.

— А детей кто кормить будет? Или ты полагаешь, что можно прожить на зарплату хранителя музея?

— Но ведь ты работаешь в фирме у Володи? Так?

— Боже мой! В какой стране и в какое время ты живешь? Ты думаешь, что есть просто фирмы?

— А Дима? Он…

— Он — по ту сторону фронта.

— И Светка?

— И Светка, — ухмыльнулся Балуев, вставил в рот сигарету, чиркнул зажигалкой и задымил, глядя в потолок. — Она тогда приехала, чтобы предупредить об опасности. Дима собирался затеять нечестную игру.

— Это на него похоже, — пробурчала Марина.

— И к ней я тогда ездил тоже по делам. А больше мы не виделись. И не увидимся.

— А я…

— Ты подставила ее, дорогая, а мы все ходим по проволоке, и каждый неверный шаг может стоить нам жизни!

— Откуда я знала… Ты все от меня скрывал…

— Да, это была моя ошибка. — Он продолжал курить, глядя в потолок, и, не меняя интонации, сообщил: — Вчера было совершено покушение на Володину жену. Она сейчас в реанимации в тяжелом состоянии.

— Боже! Боже! — прошептала Марина и положила голову ему на грудь.

— Ситуация может оказаться непредвиденной, — нагнетал он атмосферу, — поэтому сегодня утром ты позвонишь маме в Новороссийск. А вечером я посажу вас в самолет.

— Я тебя тут одного не оставлю! Не оставлю! Слышишь? — Из Марининой груди наконец вырвались рыдания.

— Это глупо, — невозмутимо произнес Геннадий, — ты в первую очередь подвергнешь опасности детей.

— Я понимаю, понимаю… — Она вытирала слезы и сморкалась в платок.

— За меня не беспокойся. Бывали деньки и похуже.

— Что же я маме скажу? Всегда мы приезжаем в июне, а на дворе апрель.

— Скажешь: крупно поссорились, собираемся разводиться.

— Это правда?

— Конечно, нет… — Он затушил сигарету и закрыл глаза.

Света закрутила кран. Выключила в ванной свет и прошла в спальню.

— Почему так долго? — приподнял голову Дима, а она так надеялась, что он уже спит.

— Она больная — я тебе говорила. Теперь сам убедился.

— Да наплевать мне на нее. Что мне с ней, детей крестить? Не успела Вальку похоронить, снова замуж выскочила. Заболеешь тут.

— Не поняла юмора. — Света присела на край постели.

— Чего не ложишься?

— Спать расхотелось. Поставь музыку и принеси чего-нибудь выпить.

— На работу не встанешь.

— Ладно, не будь занудой! Сама все сделаю.

Настроение у нее поднялось неожиданно. Очутившись в холле, она вдруг вспомнила о сущей безделице, приобретенной в обеденный перерыв, когда совершала очередной променад по магазинам. Внезапная радость охватила Светлану. «Как я могла о ней забыть?» — удивилась она, выуживая из сумочки аудиокассету. Она заговорщицки подмигнула сама себе в зеркале и сунула находку в карман халата. Ступая почему-то на цыпочках, то ли боясь разбудить соседей, то ли осознавая греховность поступка, втайне улыбаясь своей невинной затее, она поколдовала над хрустальным фужером, опуская в него сначала два кусочка льда, а потом заливая эти «слезы Люцифера» соблазнительным скотчем.

На этот раз Дима не отреагировал на ее появление в спальне. Подложив под голову руку, он тихо посапывал. Это ее рассмешило, но она всячески старалась сдержать смех. Так же на цыпочках добралась до музыкального центра, щелкнула кассетником, сделала два глотка виски, чуть не испортила все — в последнее мгновение смех разобрал ее, она крепко зажала ладонью рот, посмотрела на Диму — спит, поставила на предельную громкость — «Соседи потерпят! Это не больше трех минут!» — и нажала наконец на кнопку воспроизведения.

Свежий, приятный голос сказал на хорошем английском: «Все удобно расселись? Хорошо. Тогда начнем».

Стародубцев открыл глаза.

Барабанный грохот взорвал мир, спальню, мозг! Через два или три такта, как сверло стоматолога, с хрипотцой и в то же время вальяжно возникла соло-гитара. Вступили ритм и бас. В мощный гитарный строй ворвался тот же голос, но был он уже не столь приятен. Саркастические, нагловатые интонации ломали его до неузнаваемости. Он пел о том, что мама жарила цыплят и наставляла Джека. Она готовила его к жизни, как это делала с цыплятами. Мама всегда говорила: «Ешь за общим столом!» Хор пай-мальчиков подтверждает: «Да, она говорила так все время!» Но как-то в четверг Джеку вздумалось убежать из дома, чтобы не слышать больше, как мама говорит: «Ешь за общим столом!» Хор пай-мальчиков с ужасом передает слова Джека: «Трахал, трахал, трахал я этот общий стол!» И когда Джек остался один, его уже наставляла не мама, а сама жизнь… В припеве хор пай-мальчиков превращается в мощный мужской хор: «Мама объяснила тебе плотскую любовь и тайны мира! Объяснила все просто, как дважды два… Ты больше так не можешь! Тебя нае…, прежде чем ты родился! Тебя нае…!..»