Андрей Воронин - Спецназовец. Точка дислокации

— Этого я тебе не скажу, — произнес он, — но могу дать дельный совет. На твоем месте, птица, я бы в дальнейшем воздержался от разговоров на эту тему.

— А на своем? — агрессивно спросил задетый снисходительным, как ему показалось, тоном Спеца Баклан.

— И на своем тоже, — сказал Юрий. — Потому что возможны всего два варианта: либо никакого стукача нет вообще, и тогда, высказывая вслух какие-то свои подозрения, мы рискуем оказаться в очень неловкой ситуации…

— Либо?..

— Либо это кто-то из нас. Кто угодно — ты, я, Логинов, Ти-Рекс, Жук или этот наш олигарх, месье Шапошников.

— Че-го?! — вполне предсказуемо взвился Баклан. — Данилыч?! Да он… Да это просто не он! Он не мог!..

— А кто мог? Перечислить кандидатуры еще раз или ты их и так помнишь? Ну, кто? Все течет, птица, все изменяется, и нельзя дважды вступить в одну и ту же реку. Это сказал древний философ, и он…

— Забыл, что у человека две ноги, — закончил за него Баклан.

Юрий покачал головой. Из Лугового порой неожиданно для всех, в том числе и для него самого, выскакивали фразы, которым в его голове просто неоткуда было взяться. Придумать их самостоятельно он не мог, и прочесть где-то не мог тоже по той простой причине, что принципиально не читал ничего, кроме инструкций к бытовым приборам, — даже газет, и тех не читал. Последнее, впрочем, было вполне простительно и даже похвально: Якушев тоже давно забросил это губительное для нервной системы и способствующее разжижению мозга занятие. Удовольствия от него не получишь, а правдивой, объективной информации в газетах столько же, сколько и в фантастическом романе о полете к далеким мирам.

— Не спеши с выводами и держи язык за зубами, — посоветовал Юрий. — Это как в американской юриспруденции: все, что ты скажешь, может быть использовано против тебя.

— Да пошел ты! — огрызнулся Баклан. — С чего, собственно, я должен тебе доверять?

— Вот то-то и оно, — сказал Якушев. — Я ж тебе, чудак, об этом и толкую!

Бормоча ругательства, Баклан выбрался наружу и зашагал к своей машине. Он сел за руль и запустил двигатель. Юрий посигналил; Баклан высунулся в окошко, оглянулся, хлопнул себя по лбу, снова вылез из машины и трусцой побежал забирать забытый знак аварийной остановки. Дверцу он оставил открытой, и было слышно, что в салоне уже на всю катушку играет музыка. «Земля, небо. Между землей и небом война…» — пел Виктор Цой.

Баклан забросил знак в багажник, плюхнулся за руль и захлопнул дверцу. Песня, однако, не прервалась. «И где бы ты ни был, чтоб ты ни делал, между землей и небом — война», — как из запечатанного подвала, глухо доносилось из глубин памяти. «Может быть, все дело как раз в этом, — подумал Юрий, вслед за Бакланом трогаясь с места. — Может, с этой войны нельзя ни дезертировать, ни быть демобилизованным, и именно поэтому никак не удается зашвырнуть оружие достаточно далеко — так, чтобы оно уже не вернулось и само собой не запрыгнуло в руки…»

Становилось все темнее. Юрий включил фары и увидел, как, словно в ответ, вспыхнули рубиновым светом задние габаритные огни «Лады». Скорость плавно росла, мимо неслись кусты, похожие в свете фар на сказочных косматых чудовищ, белесыми призраками мелькали стволы берез и бетонные столбики километровых знаков. Если верить укрепленным на них табличкам, до Москвы было уже не очень далеко, и Юрий опять задумался: как там Данилыч?

В подвале царила глубокая ватная тишина, нарушаемая лишь тихим, на пределе слышимости, жужжанием готовящейся перегореть лампочки. Так было здесь не всегда; случалось, бетонные стены и своды оглашались истошными воплями, рыданиями и проклятиями тех, кого нанятые хозяином этого гостеприимного дома высокооплачиваемые специалисты уговаривали поделиться информацией, которую они по недомыслию хотели оставить при себе.

Спустившись по крутой узкой лестнице с бетонными ступеньками и неоштукатуренными кирпичными стенами, Виталий Адамович Курбанов остановился, чтобы пропустить вперед топающего за ним по пятам охранника. Охранник прошел мимо него плечом вперед, стараясь не задеть хозяина и в то же время не испачкать пиджак о пыльную стену. Задача была не из легких, но он справился, потому что еще не утратил юношеской гибкости и не перебарщивал со стероидами и анаболиками. Он был коротко, почти наголо острижен, и кончики срезанных под корень темно-русых волос вспыхивали в свете лампы, как острия крошечных игл. Слева под мышкой виднелось характерное вздутие, обозначавшее кое-что не столь легендарное и дорогостоящее, но зато куда более современное, скорострельное и эффективное, чем хранящийся наверху в ящике письменного стола именной маузер.