Татьяна Степанова - Тот, кто придет за тобой

«Они приехали сюда, к колодцу, чтобы спасти ее...

Мало ли что случилось раньше...

Теперь уже не исправить.

Но они приехали к колодцу, чтобы спасти.

А не наоборот...

Тысячу раз нет...»

– Что-то не вяжется, – заметила Анфиса. – Совсем не вяжется. Здесь рассказывается о почти что спасательной операции... спуске в колодец...

– На самом деле никто туда не спускался. – Катя облокотилась на руль. – А Полина здесь представляет жертвой именно себя и себе придумывает такую вот жуткую смерть... Но она ведь вовсе не жертва, она одна из тех четверых, понимаешь? И она точно знает, кто являлся жертвой на самом деле. Знаешь, когда люди ведут себя вот так?

– Когда подаются в писатели и сочиняют страшные сказки. Это похоже на видение ада, то, что она там описала. Ужасная смерть, которую она выбрала, выдумала не для кого-то, а для себя! Это же кара, наказание! Ты спрашиваешь, когда люди ведут себя вот так? У меня один ответ, Катя: когда они терзаются муками совести. Когда они в чем-то виноваты и этого уже не исправить…

Катя посмотрела на Анфису. Это ли она хотела услышать?

– Слушай, а как ты вообще с ней познакомилась?

– Я же говорила тебе. Организовали акцию протеста горожан против сноса исторических зданий, и возник комитет... Кать, а ведь нас познакомила Мирослава!

– Кто это?

– Мирослава Бурлюк, мировая тетка... Черт, я же совсем забыла. – Анфиса хлопнула себя по лбу. – И они с Полиной – старые приятельницы. Во всяком случае, она что-то может рассказать нам про нее, раз с самой Полиной пока говорить нельзя. Мы к ней махнем, я ей мигом позвоню!

Анфиса схватила телефон, сунула Кате в руки тряпку и пятновыводитель – давай шуруй пока без меня, не разъезжать же по Москве в «Мерседесе» с открытым верхом и с заляпанными кровью сиденьями!

Катя открыла пятновыводитель, глянула на Анфису, лихорадочно искавшую нужный номер в телефонной книге, и ощутила, как на глаза ее наворачиваются слезы. Она любила Анфису – вот за это самое, чего и словами не выразить, но ужасно настоящее...

А может, это просто пятновыводитель оказался таким едким...

– Она в Москве, не на даче. Очень удивилась звонку, но она нас ждет, – объявила Анфиса. – Только по пути заедем в кондитерскую за тортом, Мирослава пожрать любит еще больше, чем я.

Оказалось, что можно и не ехать – быстрее пешком дойти – Мирослава Бурлюк жила у метро «Фрунзенская» в доме на Комсомольском проспекте, но они все же сели и погнали. Раз купили машину, грех топать на своих двоих. По пути заскочили в магазин, и Катя лично выбрала самый большой и аппетитный торт.

Квартира оказалась на последнем, восьмом этаже, и Мирослава встретила их на пороге, убедившись через домофон, что незваные гости грядут.

Очень полная и очень шумная...

Громкоголосая...

Низенькая...

В необъятных штанах (скорее, даже портках) из серой фланели и футболке с надписью «Химкинский лес».

– Анфиса, деточка, это хорошо, что ты сегодня позвонила, – Мирослава широко распахнула полные руки, словно готовилась обниматься и целоваться. – А то вы бы в полном пролете оказались. Вчера я в ветеринарной клинике целый день проторчала... Анализы, уколы, потом ведь надо предоплату внести... Сегодня нам дали передых. А завтра операция...

– Доброе утро, Мирослава, это моя подруга Катя, познакомься, мы к тебе по важному делу. – Анфиса выпихнула Катю вперед. – Что ты говоришь, какая операция?

– Калигулу завтра в клинике кастрируют. Наконец-то сподобились, а то он всю мою банду целыми днями по квартире шугает.

И тут Катя глянула себе под ноги и увидела «банду», вышедшую их встречать: пять котов и старую лохматую болонку. Об ноги ей с развратным видом потерся шестой, дымчато-серый кот, и она (наверняка шестым чувством) угадала, что это и есть Калигула, догуливающий свои последние молодецкие дни.

– Грациан кастрирован, Тит тоже, Траян – у него после всего этого такие проблемы с туалетом, не приведи боже. Мессалина и Агриппина стерилизованы, за них я спокойна, – Мирослава тыкала пальцем в котов и кошек, вившихся в тесной прихожей, носивших звучные императорские имена. – А у Джоконды... помнишь Джоконду? – она кивнула на болонку. – Характер портится, совсем старуха... оглохла, видит плохо... Так вот он, этот хулиган, за кошку ее, что ли, считает? За ровню себе? Только отвернусь – а он ее уже в углу зажал, а она что? – старуха. Все бы ничего, но это как-то противоестественно... неловко... В общем, завтра едем в клинику – лишаться всего. Калигула, мальчик мой, ты готов лишиться всего, а?