Валерий Горбунов - Секреты для посвященных

— А где у вас дача? — неизвестно для чего спросил он.

— Загорянка, улица Зеленая, 69. Садово-огородное товарищество Главного управления торговли.

Мачеха работала в торговле. «Вот откуда у них денежки на дачу», — подумал Дик и, повернувшись, сбежал с лестницы. Вслед за ним катился окрик:

— Кажется, мог бы и попрощаться, щенок. Ишь гордый какой!

Он вышел из дому и побрел куда глаза глядят. Почему он не может делать, что ему хочется, жить так, как он считает нужным? Почему все: мать, отец, мачеха, школьные учительницы, участковый — командуют им? Лезут в душу, все учат: то нельзя, это нельзя. Надоело!

Он поехал в центр. Здесь, в скверике возле ЦУМа, познакомился с волосатым парнем. Тот назвался Бобом. Речь его была непонятна, говорил на каком-то странном, птичьем языке, видимо, принял Дика за своего.

— Слушай, друг, — пришептывая и пуская пузыри слюны, говорил он. — Сегодня на пушке винтила береза. Забрали Фреда, Макса и Грету. Если в трубу подгребут, начнется такое винтило, какого и свет не видывал. Всех заметут. Пойдем предупредим.

Они встали и пошли. По дороге Боб завел Дика в подъезд, дал выпить теплого ликера («давай потринькаем»), глотнул сам. Двинули дальше. Задав несколько вопросов, Дик узнал, что «береза» — это отряд дружинников (их штаб находился во дворе магазина «Березка» — отсюда и название) «винтить» — устраивать облаву, «труба» — подземный переход на станции метро «Пушкинская» («пушка»). Здесь толпились подростки обоего пола, одетые кто во что горазд. Ребята в старых военных френчах и шинелях, девчонки в бабушкиных плюшевых салопах, допотопных кофтах. Попадалась и обычная одежда — майки, джинсы, мини- и макси-юбки. У многих поверх ткани были нашиты красные, желтые, белые цветы. Кто-то из девчонок держал в руке воздушный шарик, кто-то звенел колокольчиком.

— Вот здесь мы и тусуемся, — объяснил Боб.

Дик глядел вокруг во все глаза. Ему казалось, что он попал в какой-то иной, сказочный мир, вовсе не похожий на тот, в котором до сих пор приходилось ему существовать. Эти люди никуда не спешили, их никто не ждал. Они не учились, не работали. «Мы ушли из общества», — сказал ему Боб. А куда ушли? В никуда… Дику захотелось узнать об этих ребятах побольше. Но тусовку (сборище хиппи) прервали. Боб оказался прав: «береза» добралась и до «трубы».

Тусовка пришла в волнение. Часть ребят стала подтягиваться к входу в метро, часть — к выходу на улицу. Но все это было напрасно. Дружинники успели перекрыть все входы и выходы и теперь просеивали подростков сквозь сито — приглядывались, проверяли документы, отбирали тех, кто выделялся внешним видом или развязным поведением, и отправляли в расположение оперотряда.

Дик и не заметил, как пространство вокруг него опустело и возле телефонных будок, где еще минуту назад кипел людской водоворот, остались только двое — он сам и девчонка в коротеньком голубом платьице.

— Скажем, что хотели позвонить, а номер занят… Вот и ждем, — шепнула она.

— А как тебя звать?

— Дюймовочка. А тебя?

— Вадик.

— Будешь Диком, — произнесла она. Он согласился. Дик так Дик. Ему все равно.

К ним приближались бойцы оперотряда. Пристально посмотрели на юную пару, хотели было потребовать документы, но передумали и удалились.

— Кажется, пронесло! — с облегчением сказал Дик.

Но Дюймовочка не разделяла его радости. Она стояла, задумавшись, потом решительно сказала:

— Нет. Надо идти сдаваться. Пипл в «березе».

Пипл? — Он догадался, что так она называет своих друзей. Чувство долга заставляло ее разделить с ними судьбу.

Дик потянулся вслед за ней.

Сима проснулась с испариной на лбу.

Сразу же догадалась, что сейчас середина ночи. Догадаться было нетрудно, достаточно бросить взгляд в окно на соседний ведомственный дом. Там жили «служивые». Сейчас они спали. Спать ложились не позже одиннадцати, а просыпались в семь. Первые окна вспыхивали еще раньше — в пять, правда, одно окно в доме светилось всю ночь. Иногда Сима говорила себе: надо расспросить людей, узнать, кто такой этот полуночник. Однако не узнала. Так у нее повелось с детства — надумает что-либо сделать и не делает. Неохота. Поступки же всегда совершала не думая, рубанет сплеча, и все. И никогда не жалела о содеянном, хотя редко выходило хорошо, чаще плохо. Но она себя не казнила, раз так поступила, значит, надо было, и весь разговор.

Проснувшись, Сима успела уловить ухом последнюю ноту разбудившего ее зловеще скрежещущего звука.