Лесли Чартерс - Вендетта для Святого. Тихо как тень. Этрусская сеть

Тина ответила:

— Да, мама. Если обещал, что придет, то придет.

— Ты ему веришь?

— Верю.

— Где отец?

— Сразу после ужина ушел в мастерскую.

— Он так мало ест, — сказала Аннунциата. — Как воробушек. И страдает. Что-то его грызет.

— Может ему полегчает, если поговорит с синьором Робертом.

— Если только он поговорит! Он стал таким скрытным! Ходит на исповедь, но не говорит ничего даже святому отцу.

Во дворе за домом хлопнули двери и послышались шаги. Женщины довольно переглянулись, но это был всего лишь хромой Диндони. В кухню он вошел с обычной злорадной ухмылкой.

— Что же ты сидишь дома, Тина? — сказал он. — О чем эти флорентийские парни думают? Где у них глаза?

Тина отрезала:

— Оставьте меня и позаботьтесь о себе!

Но на Диндони, видимо, нашла охота поразвлечься. Усевшись на угол кухонного стола, он сказал:

— А что это за пижон — ну просто конфетка, — который вчера застопорил все движение на Виа Торнабони, чтобы сказать тебе пару слов?

— Арабский шейх, приехал во Флоренцию набирать пополнение в свой гарем. А вы не знали?

— По-моему, он был похож на Меркурио, сынка — правда, приемного — профессора Бронзини. Почему бы ему не податься в кино? От таких женщины без ума!

— О вас этого не скажешь, — заметила Тина.

Диндони заковылял к дверям, но все-таки обернулся.

— Но ведь нельзя, чтобы синьор Роберто ревновал, правда, Тиночка? — сказал он и исчез. Слышно было, как его шаги затихают на улице.

— Вот дурак, — сказала Тина и покраснела. — Жаба проклятая, терпеть его не могу.

— Не дай себя спровоцировать, — сказала мать. — Я его тоже не люблю, но он работящий, отцу без него не обойтись.

— Он гнусный тип, — настаивала Тина. — Знаешь, куда он? Пошел пьянствовать с Марией, с этой шлюхой!

— Агостина, — оборвала ее мать, — это слово женщина никогда употреблять не должна!

— Пожалуйста, и не буду, — заявила Тина, — но это правда, ты сама знаешь.

Но Тина ошибалась. Диндони не отправился к Марии, хотя его тщательно продуманный уход должен был навести именно на эту мысль. Ковыляя по улочке, он свернул влево, словно действительно направляясь в кафе. Но через десять метров еще раз свернул налево и очутился в переулке, проходившем вдоль задней стены дома. Достав из кармана ключ, отпер одну из дверей, войдя в которую попал в мастерскую Мило Зеччи. Оттуда к черному ходу в его квартиру, находившуюся над мастерской, вела железная лестница, позволявшая незаметно входить и выходить из дому, что Диндони особенно ценил.

Брук вышел из дому в десятом часу. Решил пойти пешком. Ветер стих, и небо прояснилось. С наступлением сумерек его монотонная синева приобрела оттенки зелени и меди, словно полотна итальянского примитивиста коснулась кисть французского импрессиониста.

За рекой Брук свернул направо и очутился в узких улочках старого города. Предварительно продумав маршрут, теперь он шел машинально. Рано или поздно наткнется на Виа Торта и по ней дойдет до пересечения с Сдруччоло Бенедетто.

Дом он нашел без проблем, и синьора Зеччи, ожидавшая его визита, тут же открыла. Войдя, он сразу оказался на кухне, где в углу сидела Тина, занятая шитьем. Она заговорщицки улыбнулась ему, став при этом еще моложе, чем на самом деле. Мило не было ни слуху ни духу.

— Он в мастерской во дворе, — сказала Аннунциата. — Думаю, предпочел бы поговорить с вами с глазу на глаз. Но прежде чем вы пойдете к нему, могу я сказать пару слов?

— Пожалуйста.

— Моему Мило не по себе. Что-то терзает его душу. И тело тоже. Хочет говорить с вами, но ему трудно решиться. Пожалуйста, будьте с ним терпеливы.

— Сделаю все, что в моих силах.

— Большего и не нужно. Агостина покажет вам, где это. Мастерская Мило занимала низ двухэтажного здания, стоявшего в конце за домом. Окна верхнего этажа были затянуты шторами.

— Там живет Диндо, — пояснила Тина. — Его нет дома, слава Богу. Вечно сует нос не в свое дело. Хочет захапать здесь все, когда папы не станет.

Толкнув дверь, Тина посторонилась, пропуская Брука, и сразу закрыла за ним. Мило склонился над столом в глубине мастерской, в свете сильной лампы были видны только руки по локоть, остальное оставалось в тени.

Осторожно положив работу на стол, он выпрямился. Брук ужаснулся перемене, происшедшей с его лицом и видной с первого взгляда. Казалось, Мило за несколько часов постарел на несколько лет. Лицо его ссохлось, под глазами легли черные тени, нос вытянулся и заострился, что Бруку особенно не понравилось. Только карие глаза были умны и ясны, как всегда.