– Мистер Бреон. – Она подвела его к певице. – Вы говорили, что еще не знакомы с мадам Назоркофф.
В последний раз широко взмахнув веером, Пола Назоркофф положила его и протянула французу левую руку. Он взял ее и низко склонился над ней, и с губ примадонны сорвался слабый вздох.
– Мадам, – произнес Бреон, – мы никогда не пели вместе. Это всегда меня огорчало! Но судьба была добра ко мне и пришла мне на помощь…
Пола тихо рассмеялась:
– Вы слишком добры, месье Бреон. Когда я была всего лишь бедной, маленькой неизвестной певицей, я сидела у ваших ног. Ваш Риголетто – какое искусство, какое совершенство! Никто не мог сравниться с вами.
– Увы! – ответил Бреон, притворно вздыхая. – Мое время закончилось. Скарпиа, Риголетто, Радамес, Шарплесс, сколько раз я их пел, а теперь – больше нет!
– Да – сегодня.
– Правда, мадам, я забыл. Сегодня…
– Вы пели со многими Тосками, – с вызовом произнесла Назоркофф, – а со мною никогда!
Француз поклонился.
– Это будет для меня честью, – тихо ответил он. – Это великая партия, мадам.
– Для нее нужно быть не только певицей, но и актрисой, – вставила леди Растонбери.
– Это правда, – согласился Бреон. – Помню, в Италии, когда я был еще молодым человеком, я пошел в маленький театр на окраине Милана. Мое место стоило всего несколько лир, но я слышал в тот вечер пение, не уступающее пению в нью-йоркской опере «Метрополитен». Совсем юная девушка пела Тоску, она пела, как ангел. Никогда не забуду ее голос в « Vassi D’Arte », его чистоту, ясность… Но драматического искусства ей не хватало.
Назоркофф кивнула.
– Это приходит позже, – тихо произнесла она.
– Правильно. Эта юная девушка – ее звали Бьянка Капелли, – я проявил интерес к ее карьере. Благодаря мне она получила шанс заключить хорошие контракты, но повела себя глупо, прискорбно глупо.
Он пожал плечами.
– Как именно глупо?
Этот вопрос задала двадцатичетырехлетняя дочь леди Растонбери, Бланш Эмери. Стройная девушка с широко расставленными голубыми глазами.
Француз тотчас же вежливо повернулся к ней:
– Увы, мадемуазель, она связалась с каким-то парнем низкого происхождения, бандитом, членом Каморры [18]. У него были неприятности с полицией, его приговорили к смертной казни; она пришла ко мне и умоляла сделать что-нибудь, спасти ее возлюбленного…
Бланш Эмери во все глаза смотрела на него.
– И вы спасли? – затаив дыхание, спросила она.
– Я, мадемуазель. Что я мог сделать? Иностранец в чужой стране…
– Возможно, вы пользовались влиянием? – предположила Назоркофф своим низким звучным голосом.
– Если бы оно у меня было, сомневаюсь, что я воспользовался бы им. Этот человек не стоил того. Я сделал для девушки что мог.
Он слегка улыбнулся, и его улыбка внезапно поразила молодую англичанку: в ней было нечто неприятное. Она почувствовала в тот момент, что его слова не отражают его мысли.
– Вы сделали все, что смогли, – сказала Назоркофф. – Вы были добры, и она была вам благодарна, да?
Француз пожал плечами.
– Того человека казнили, – ответил он, – а девушка ушла в монастырь. Eh, voila ! Мир потерял певицу.
Назоркофф тихо рассмеялась.
– Мы, русские, более непостоянны, – весело произнесла она.
Бланш Эмери случайно посмотрела на Коуэна, когда певица говорила это, и увидела быстро промелькнувшее по его лицу выражение изумления; его губы слегка приоткрылись, а потом плотно сжались, повинуясь предостерегающему взгляду Полы.
В дверях появился дворецкий.
– Обед, – сказала леди Растонбери и встала. – Бедняжки, мне вас так жаль, это, должно быть, ужасно – всегда морить себя голодом перед выступлением. Но после будет очень хороший ужин.
– Мы будем с нетерпением ждать его, – сказала Пола Назоркофф. И тихо рассмеялась: – После !
III
В театре только что закончился первый акт «Тоски». Зрители зашевелились, начали переговариваться. Члены королевской семьи, очаровательные и благожелательные, сидели на трех бархатных креслах в первом ряду. Все перешептывались и выражали мнение, что в первом акте Назоркофф не оправдала их больших ожиданий. Большинство зрителей не понимали, что этим певица продемонстрировала свое искусство: в первом акте она щадила голос и себя. Пола изображала Тоску как легкомысленную, фривольную особу, играющую с любовью, ревнивую, волнующую кокетку. Бреон, несмотря на то что его голос уже не был таким блистательным, как в молодости, все еще великолепно изображал циничного Скарпиа. Не было и намека на старого развратника в его трактовке этой роли. Он сделал из Скарпиа красивого, почти доброго персонажа, лишь слабо намекая на злобу, скрывающуюся под внешним обликом. В последнем выходе на сцену, когда Скарпиа стоит, в задумчивости погруженный в свои планы завладеть Тоской, Бреон продемонстрировал прекрасную актерскую игру. Теперь поднялся занавес, и начался второй акт, сцена в доме у Скарпиа.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу