Павел Девяшин - На златом крыльце сидели

– Тут сложность, – смутился управляющий. – Нигде не могу его отыскать… Как сквозь землю провалился!

Пророка Аввакума, четверг, полдень

Антон Никодимович вздохнул и сунул в рот еще один блин. Хлоп. Лакомство исчезло, точно сухое полено в камине. Перед лицом замерли украшенные блестяшками – не кольцами-перстнями, а жиром – пальцы. Вторая рука стискивала кружку пива. Дешевого, сваренного на продажу станционным смотрителем.

Невзирая на плотный завтрак, сыщик заявил, что он, черт подери, голоден! Обзавестись на дорожку приличной снедью было негде. Благо, коротышке того и не требовалось.

Покачивающийся на соседнем пуфе Захаров таращился на гурмана с нескрываемой укоризной. Обедать в карете – все равно что справлять нужду в театральной ложе.

– Голуба, – начал он мягко, – пять минут как отъехали от Царского Села, а вы изволили слопать целую гору!..

Шторка дернулась, отворяя заледенелое стекло, детектив без энтузиазма уставился в белую пустошь за окном. Пробормотал:

– Угощайтесь…

От вымученной ухмылки скисло бы всякое, даже самое свежее, молоко.

Доктор покачал головой, опыт неумолимо подсказывал, что хандрящий Поликарпов не интересуется решительно ничем. В этаком состоянии его – убежденного консерватора и ретрограда – не трогают даже реформы и перемены. За исключением, разве что, перемены блюд.

Как называть запой, если в процессе верховодит не спиртное, а съестное? Зажор?..

Минувшим вечером дворецкий пояснил, в деле замешаны не обычные помойные крысы, а домашние: с красными глазками-угольками и снежной шубкой. Кроме последней, в супе, та не могла похвастаться родословной. Едва ноги пересчитали ступеньки подвала, и морозный воздух подрумянил лицо, сыщик метнулся в харчевню.

С недавнего времени в свете прижилась мода на вычурных питомцев. Чистокровными грызунами баловали детишек, узкие мордочки то и дело выглядывали из муфт экзальтированных барышень. Каждый ведал, справить бестию можно только и исключительно у Ивана Кронеберга. Зоолога, блиставшего лекциями в Императорском Санкт-Петербургском университете, а чаще – в Александровском лицее.

Новость едва не стоила доктору увечья. Пресерьезного. Забитая микстурами и пилюлями голова разминулась с поликарповской тростью всего на пядь. Чувство самосохранения и скорость реакции – неоценимые дары! Марк Вениаминович скороговоркой выпалил, дескать, знать ничего не знал, тем и спасся. Это, во-первых.

Во-вторых, известие означало несостоятельность теории об убийце из деревни, способном голыми руками хватать чудищ. Нет, в погребе их не искали. Ни в доме сенатора, ни в каком другом.

Кто из окружения новопреставленного покупал лощеных зверьков? Терзал нервную систему бедного старика?!

Ответ ждал в августейшей резиденции. Туда-то расследователи и выдвинулись с утра пораньше.

В первую дорогу Антон Никодимович ерзал на сиденье. Что если клиентом зоолога окажется бездомный парнишка – деловитый муравей столичных окраин? Беспокойство спровадило в прожорливое горнило десяток припасенных бубликов. Последние крошки шлепнулись на бочкообразный живот, глубокий вдох, и на выручку пришла успокоительная мысль: наличие посредников логическую цепочку не обрывает, а удлиняет!

Выслеживание малолетнего порученца не требует титанических усилий… Главное, чтобы Кронеберг смог с уверенностью назвать постоянного скупщика, кем бы тот ни оказался. Хуже, если богомерзких тварей всякий раз приобретали иные посыльные.

Свезло!..

Едва выслушав визитеров, ученый притянул к ушам персики-щечки и заявил, мол, страстным ценителем его подопечных является женщина. Улыбнулся и сыщик, правда, ненадолго. Последовавшие объяснения, словно тряпкой с ученической доски, стерли с лица детектива самодовольное выражение, мимика запестрила прежними, угнездившимися еще в тарантасе, эмоциями. Разочарованием и досадой…

В описании безошибочно угадывалась Лариса Семеновна Вишневецкая. Любимая дочь сенатора…

Называется, скатались в лицей за подтверждением версии!..

Благоухание пива и блинов скрасило обратный путь, Захаров старался не отрывать взгляда от заснеженного пейзажа. Мина друга производила удручающее впечатление – лучше уж смотреть в окно, на худой конец, разглядывать убранство кареты.

– Зачем она истязала отца? – произнес он устало. – Что за египетские казни! Для чего вообще идти на убийство? Из наследственных видов? Бред! У Ларисы полно средств, муж и вовсе богач…