Павел Девяшин - На златом крыльце сидели

– Раздумываю!.. Впрочем, коль скоро вы не поторопитесь и нас застанут, ротации не избежать! Умоляю, не мешкайте-с!..

Жалобно звякнул фарфор. Сыщик, не принимавший участия в беседе, отпрянул от буфета. Триумфально щелкнули каблуки, в обеих руках сияли расписные тарелки. Губы, смахивающие на баварские сосиски, уползли в стороны, мышцы лица отказывались их контролировать. Так цветет ребенок при виде малинового джема.

– Не тревожьтесь, mon ami! 24 24 Мой друг (фр.) – чуть не пропел он. – Дело сделано. Пожалуйста, извольте удалиться за дверь. Будьте рядом, можете понадобиться. Захаров, полно спать! Глядите, что я нашел…

Лекарь приблизился к другу, глаза застыли в вершке от посудин. Близорукость держит в тонусе мышцы спины: согнись за день полсотни раз – вот и гимнастика!

– Блюдо с августейшим вензелем?

– Верно. Целых два! Понимаете?!

Ответом явился покаянный вздох.

– Пропишите себе фосфор, способствует работе мозга! Сами же подсказали способ убийства. Удивлен вашей недогадливостью…

– А я вашим невниманием к печеной дичи! – огрызнулся Марк Вениаминович. – Жевали целый день кряду, а теперь… будто подменили!..

– Золотые слова! – взревел полицейский, фарфоровые изделия поменялись местами: из правой ладони в левую, и наоборот. – Вот что случилось с тарелкой сенатора. Кухарка Евдокия ни при чем.

Дернулась створка, в темной щели мелькнуло лицо Зыкова – встревоженное, умное. Щелк! Следователи вновь оказались наедине.

– Хотите сказать, – лоб медика пошел гармошкой, – барышню зарезали случайно? Грабители?

– Вздор! Вздор! И еще раз – вздор! Смерть кухарки на совести нашего убийцы. Целиком и полностью-с!..

– Но тогда… К чему лишняя жертва?

– Пока не знаю, – палец коснулся жиденькой шевелюры, лайковая перчатка скрипнула о кожу затылка. – Напрямую девчонка не замешана, в противном случае избавилась бы от второй миски. Вам угодно спросить, что могло произойти? К примеру… не вовремя посетила кухню, узрела лишнее. Хм… Во всяком случае, иных объяснений у меня нет.

Марк Вениаминович подался вперед, сбавил тон:

– Дальнейшие шаги, старина?

Взор Поликарпова скользнул по изгибам вензеля. Голубые линии свивались в заглавную литеру «А».

– Зыков! – позвал он громко. – Можно вас на минуточку?

Секунда, и в центре комнаты вырос дворецкий. Черно-белые фрак и манишка делали его похожим на пингвина.

– Откуда у сенатора эта вещь?

– Тарелка-с?

– Тарелка-с.

На лбу камердинера пролегла глубокая складка. Следователь промурлыкал:

– Али не ведаете?

– Грех вам, господин полицейский, – набычился Зыков. – Этаких образчиков в столице более не наличествует-с. Высочайше инкрустированная посуда – дар его высокопревосходительству от генерал-губернатора.

– Милорадовича! – ахнул лекарь. – Вы это наверное 25знаете?

– Вот те крест!

Чиновники многозначительно переглянулись. Захаров выпятил нижнюю губу.

– Едемте, Поликарпов? – в голосе звучала неуверенность.

– Да-с.

– Сперва в часть? За арестной командой?

На голову сыщика опустился цилиндр, мокрые от снега поля вызвали гримасу отвращения.

– Обойдемся! Роль правителя столицы до конца не ясна. Бросаться пустыми обвинениями, тем паче являться в сопровождении конвоя… невозможно!

«Выходит, допрос состоится – полыхнуло в сознании Антона Никодимовича. – Пускай! Главное, не в угоду товарищу министра, а в целях следствия. Только и исключительно!»

***

– Представляете, – гремел Милорадович, – Его Высочество, только прибывший из Варшавы, беспокоится, что станет с Россией при второй присяге в отмену прежней! А братец их, Николай, зыркнул, точно былинный василиск, и отвечает, дескать, едва ли есть повод тревожиться, коль изначальная произведена в спокойствии и покорности. Каково!..

Тощенький полковник слушал с великим почтением и, кажется, ужасом; слова шефа вбивали голову в плечи подчиненного, точно молот.

Сыщиков встретил дворецкий, объяснение о чрезмерной занятости его сиятельства не удовлетворило бесцеремонного толстяка. Пришлось сопроводить гостей в малую залу: лопать баранки, дожидаться оказии.

– Стало быть, Константин Павлович и впрямь отрекся… – вздохнул Захаров, кофе с ликером ожег горло.

Поликарпов напитка не касался. Руки обвивали чашку сытой анакондой, от густой жижи вилась полупрозрачная спираль.

– Теперь кончено, – сокрушался граф, золотые аксельбанты пораженчески сникли. – Эх, Костя-Костя! Душу ведь отдал! Па-па-па… Все полетело в тартарары!..