Павел Девяшин - На златом крыльце сидели

***

Запястья немилосердно саднили, плечи готовились выпрыгнуть из суставов. Рылеева удерживала парочка увальней, одинаковые бобрики на головах внушали мысль о скудности фантазии полицейского цирюльника. Следователь и доктор хмурились; первый из сочувствия, второй – от напряжения.

– Что вы себе дозволяете?! Это произвол! – шлепал пересохшими губами поэт. – Хотя бы закройте дверь, холодно, черт возьми!..

– Боюсь, вы не оставили нам иного выхода! Слишком опасны-с, – ответил Поликарпов извиняющимся тоном, затем добавил: – И впрямь, господа, притворите воротца. Не хватало еще простудить арестанта.

Один из громил протопал через фойе, лязгнул засов, и шторы, парусившие на сквозняке, тотчас обмякли.

Захаров уставился на лестницу, ступеньки выгибались коромыслом, исчезая за перилами второго этажа.

– Наверху есть кто-нибудь? – спросил он встревожено.

– Я один. Жена и дочь отправились к родным. В чем… Дьявол! Кажется, дуболомы порвали рукав!.. В чем конкретно меня обвиняют?

– Подозревают. В убийстве сенатора Двинова, – ответил Антон Никодимович.

Рылеев сморщился, точно проглотил лимон, язык прилип к небу.

– Бред! Никого и пальцем не трогал!

– Может, и так, – делано согласился полицейский. – Однако факты, что называется, на лицо!.. С моей стороны глупо рассчитывать на мгновенное признание. Ничего-с, неделька-другая, заговорите…

– Сколько-сколько?! Вы же погубите нас, упрямый осел!

Поликарпов раздул щеки.

– Кого это «нас»? О чем вы?

– Не станем паясничать! Если ко мне накопились вопросы, спрашивайте… Только, пожалуйста, быстрее.

– Глядите, Захаров, и этот спешит. Наберитесь терпения, месье! Отвертеться все одно не выйдет.

– Хорошо-хорошо… Какие там доказательства? Вы говорили о фактах…

– Тарелка с императорским вензелем. Браво! Весьма ловкий ход-с.

Кондратий Федорович разом сник, боевой дух испарился, словно вода на боках тульского самовара. Внутреннее содержание пришло в соответствие с внешней оболочкой: перед сыщиками горбился усталый, опозоренный человек.

– Откуда вам это известно? – в голосе писателя не осталось вызова, одна тоска.

– Поликарпову все и всегда становится ведомо, мой друг. Рано или поздно-с! – констатировал сыщик приосанившись. – Скажите, вы пошли на это ради Ирины?

Кудрявая шевелюра едва заметно качнулась.

– Именно! Хотел, чтобы она ни в чем не нуждалась. Обрела свободу от мужа. Понимаете?

– Вполне, mon ami! 27 Благодарю за откровенность.

– Уступил чертову посудину за полцены! Впрочем, плевать! Аккурат хватило на брильянтовое колье… Любоваться блеском камней на тонкой, соблазнительной шейке – истинное счастье! Только, молю, не ставьте в известность супругу!..

Лоб Захарова разгладился, взгляд скользнул по растерянному лицу Антона Никодимовича.

– Что вы несете? – изрек Поликарпов свистящим шепотом.

– Ступайте к черту! Я обменял на деньги предмет с вензелем царя Александра. Ради юбки!.. Но, клянусь, никого не убивал… Соображайте живей! Говорю же, нет времени. Ах, как некстати…

Детектив застонал, словно от зубной хвори.

– Тот проиграл в карты, этот продал… Мы с вами, подлинно, ослы, Захаров!

Лекарь схватил хлопающего ресницами поэта за ворот ночной рубашки, нитки треснули под натиском железных перстов.

– Кому? Умоляю, ответьте! – рокотал он. – Кому вы заложили императорское блюдце?

– Пустите его, старина! Ответ известен. Вспомните, кто вошел в покои Двинова с молотком и гвоздями. Кто, исключая любимца муз, слышал наш разговор?

Пророка Аввакума, четверг, ночь

Кровать с узорчатым балдахином едва уловимо скрипнула, вес хозяина не досаждал ей. Вишневецкий закинул руки за голову, ноги свесились с края перины. Физиономия молодого человека лучилась от счастья, подвижная, точно костер в зимнем лесу.

После ужина Петр Еремеевич всегда шел к себе, жена – в каминную, где дожидался томик Дефо.

– А может, не бросать Лариску? – проворковал он смешливо. – Конечно, не femme fatale 28 , но капиталы папаши добавят обворожительности любой курице… Дело сделано, отчего бы не полакомиться?

Мужчина рывком сел, тонкие пальцы взъерошили шевелюру.

«Нет, – явилась не лишенная печали дума, – когда-нибудь средства кончатся, и нужно будет вновь работать. Следует избавиться от ноши!»

Усилие воли дало привычную сосредоточенность, мажорные настроения канули в лету. Чрезмерная радость от хорошо проделанной работы – непозволительная роскошь. Не хватало еще утратить бдительность! Фрикасе из ягненка под пивным соусом – достаточное вознаграждение за труды. Во всяком случае, на данном этапе. Следует завершить начатое, а после, когда улягутся круги на воде, деньги сами хлынут в карман!