Павел Девяшин - На златом крыльце сидели

Поликарпов ответил с набитым ртом:

– Кысы пояыли в оме эсте с Ииной.

– Какие еще кисы, дружище? Вы окончательно спятили?!

Пена, точно яичница на сковороде, пузырилась на тонких усиках, кружка опустела.

– Увы, но разум Поликарпова крепок, словно Измаил. А порой так хочется сойти с ума… Я говорю о крысах, mon ami! 18 18 Мой друг (фр.) О тех, что возникли на пороге одновременно с Ириной Витальевной. Наследство здесь ни при чем.

– Уж не хотите ли вы сказать, что мотивом служит месть батюшке за… новую мачеху?

Сыщик печально уставился в осиротевшую баклажку.

– Верно-с. Одно из двух возможных объяснений.

– А второе? – доктор подался вперед, стараясь расслышать мямлящего собеседника.

– Выясним. Когда поговорим с госпожой Вишневецкой.

***

Гостиную заливали солнечные лучи, цоканье настенного хронометра звонко разносилось в тишине. Расследователи – сыщик и доктор – угрюмо молчали, ожидая чету Вишневецких. Предстоял нелегкий разговор.

Петр Еремеевич явился один.

Долговязый мужчина, как и прежде, щеголял вицмундиром Гвардейского экипажа, красноватые глаза свидетельствовали о недостатке сна, уголок рта саркастически искривлен. Тот еще фрукт!

– Итак, господа! – начал он подозрительно. – Чем могу служить?

– Как вы догадываетесь, месье, в свете трагических событий мы обязаны задать несколько вопросов вам и вашей супруге, – ответил Поликарпов.

– Разве мадам не придет? – уточнил Марк Вениаминович осторожно.

– Лорочке нездоровится, – насупился Вишневецкий. – Боюсь, и я не смогу быть полезным. В ночь, когда все случилось, раздался душераздирающий крик. Помню, вскочил, точно ужаленный, бросился в покои тестя. Искорежил дверь, а там… Ничего не попишешь. Судьба!..

– Злой рок навис над домом Двиновых. Не иначе-c! Почтенный сенатор, затем кухарка… Кстати, вы знаете, как именно ее убили?

– Нет, – глаза Петра Еремеевича округлились. – Почему бы вам не заглянуть в протокол осмотра. Или как называется сия бумажка?

– Там написано «усекновение гортани и обеих сонных артерий до чрезвычайности острым предметом», – буркнул Поликарпов, живот вторил ему голодным урчанием.

Взор сыщика прилип к лицу собеседника, впился, точно бульдожьи челюсти. Малопривлекательная подробность не заставила того взметнуться, забегать глазками, вскрикнуть. Словом, не произвела ни малейшего впечатления.

Полицейский вздохнул:

«Если Лариса Семеновна повинна в смерти отца, замешан ли в преступлении муж?»

Судя по реакции – нет. Поликарпов вздохнул еще обреченнее, прикрыл ладонью брюхо, в надежде скрыть от посторонних разыгравшийся аппетит.

– Еh bien 19 19 Хорошо (фр.) , – промурлыкал он, – к вам более вопросов не наличествует-c. Соблаговолите пригласить Ларису Семеновну.

Вишневецкий пружинисто поднялся, зубы обнажились в жалком подобии улыбки.

– Полагаю, нет смысла ее тревожить. Вряд ли Лора скажет больше, чем ваш покорный слуга. Ей мало что известно, господа!..

В измученных голодом и поездкой очах Антона Никодимовича вспыхнул огонек.

– Вне всяких сомнений, mon ami! 20 20 Мой друг (фр.) Однако, порядок есть порядок. Формальность, понимаете?

Бакенбарды мужчины воинственно нахохлились, рот округлился, готовясь исторгнуть порцию яда. Так шипит гадюка перед броском. Звук распахиваемых створок потушил спор, не дав ему разгореться, в дверном проеме застыла женская фигурка.

– Вы желали видеть меня, господа?

Галантности сыщика позавидовал бы учитель бальных танцев, поклону ответствовал реверанс, и дама заняла освободившийся стул. Петр Еремеевич с пыхтением уковылял в сторону окна, ладонь нервно смахнула пылинку, тощий зад опустился на подоконник.

– Как сказал мой друг, – вступил в разговор Захаров. – Это чистой воды формальность, мадам. Мы пытались объяснить вашему супругу…

Поликарпов остановил его жестом, усики чуть дрогнули.

– Скажите, зачем вы подбрасывали батюшке крыс?

Услыхав вопрос, гвардейский офицер, начавший было изучать городские виды, повернулся, вспорхнул, стискивая кулаки, что в сжатом состоянии выглядели не особенно угрожающе – ни дать ни взять ранетки на тонких веточках. Впалые щеки расцвели маковыми полями.

– Что вы, черт подери, несете! – взвизгнул он так, что Антон Никодимович всерьез испугался за оконное стекло. Цело ли?

– Спокойно, Петя! – голос барышни подействовал на буяна не хуже ведра холодной воды.