Рекс Стаут - Познакомьтесь с Ниро Вульфом

Арчи, узнай у мисс Барстоу, зачем надо было уродовать валюту Соединенных Штатов. Н. В.

Чего-то подобного я и ожидал. Поднявшись наверх, чтобы отправиться в постель, я из уважения к Мануэлю Кимболлу заглянул в конец коридора посмотреть, сочится ли свет из-под двери Вульфа. Света не было. Я окликнул:

– Вы уже легли?

И услышал:

– Не изводи меня, черт бы тебя побрал!

– Слушаюсь, сэр. Рубильник включен?

– Включен.

Я пошел в свою комнату и лег в постель, о чем мечтал уже давно: перевалило за второй час.

С утра моросило, но на сей раз меня это совершенно не беспокоило. Я позавтракал, велел Фрицу в мое отсутствие держать дверь на засове, а затем, в легком плаще и прорезиненной шляпе, посвистывая, отправился в гараж. Одним из поводов для радости послужила статья в утренней газете. Власти Уайт-Плейнса склоняются к версии, говорилось в ней, что смерть Питера Оливера Барстоу была вызвана случайным укусом змеи, а прочие обстоятельства трагедии, не связанные с данной версией, могут объясняться обычным совпадением. Я бы с удовольствием позвонил Гарри Фостеру в «Газетт» и намекнул, что он, ничем не рискуя, может понатыкать булавок в кресло Андерсона, дабы сбить с того спесь. Но от этого замысла пришлось отказаться, поскольку я не знал намерений Вульфа. Радовало меня и содержимое конверта, который Анна Фиоре все это время носила пришпиленным к чему-то под одеждой. Я буквально кусал себе локти, когда думал, что конвертик наверняка был при ней в тот день, когда мы с Марией Маффеи явились на Салливан-стрит. Положительно я лишился нюха, если не учуял его тогда. Хотя, возможно, оно и к лучшему. Если бы Анна отдала его Марии Маффеи, кто знает, что бы тогда произошло?

Я позвонил в усадьбу Барстоу из города, и, когда прибыл туда около половины десятого, Сара Барстоу уже ожидала меня. За четыре дня, прошедшие с нашей последней встречи, в ее цветовой гамме, определенно, наметились изменения к лучшему. Щечки так и хочется ущипнуть, плечи расправились, и вся понурость исчезла. Когда она вошла, я встал со своего места в солярии, который в тот день скорее мог называться «акварием». Мисс Барстоу пожала мне руку. Потом сообщила, что ее мать снова в порядке и на сей раз доктор Брэдфорд надеется на окончательное выздоровление. А после осведомилась, не подать ли мне стакан молока.

Я хмыкнул:

– Пожалуй, нет. Благодарю. Как я сказал по телефону, мисс Барстоу, на сей раз мой визит носит деловой характер. Вот прошлый – помните? – был дружеским. А этот – деловой. – Я достал из кармана конверт, извлек оттуда десятку и протянул ей. – Ниро Вульф сформулировал вопрос так: зачем вам надо было уродовать валюту Соединенных Штатов?

Секунду она озадаченно смотрела на купюру, затем улыбнулась, а после на лицо ее легла тень, тень мертвого отца.

– Где же вы… где вы это взяли?

– Да так, барахольщик подкинул. Но как здесь оказались ваши имена? Вы сами расписывались?

Она кивнула:

– Да, мы все расписались. Кажется, я рассказывала вам – ведь рассказывала? – что однажды прошлым летом Ларри играл в теннис с Мануэлем Кимболлом, а мы с папой исполняли роли арбитра и судьи на линии. Они поспорили, и Ларри проиграл мистеру Кимболлу десять долларов. А тот захотел, чтобы мы все расписались на купюре, на память. Мы сидели… на боковой веранде…

– И Мануэль Кимболл забрал купюру?

– Конечно. Он же выиграл ее.

– И это именно она?

– Разумеется. Ведь на ней стоят наши росписи. Мистер Гудвин, простите за любопытство, но откуда она у вас?

Я взял банкноту, аккуратно убрал ее в конверт – не тот, что использовал Карло Маффеи, а патентованный такой, с зажимом, чтобы подписи не стерлись, ибо они уже немного осыпались, – и положил в карман.

– Простите, мисс Барстоу, но пока я не вправе удовлетворить ваше любопытство. С этим придется обождать. Недолго, я надеюсь. Возьму лишь на себя дерзость сказать, что выглядите вы восхитительно. Когда вы вошли, я даже подумал, что был бы не прочь ущипнуть вас за щечку.

– Что?! – Она в изумлении уставилась на меня, а потом рассмеялась: – Это комплимент?

– Несомненно. Если б вы только знали, сколько щечек я даже не помышлял ущипнуть. До свидания, мисс Барстоу.

Мы пожали друг другу руки, а она все смеялась.

Вновь направляясь на юг сквозь морось, я размышлял о том, что десятка решает все. Остальные три экспоната из собрания Маффеи были неплохими уликами, но купюра не могла принадлежать никому, кроме Мануэля Кимболла. Любопытно, как она оказалась у Карло Маффеи. Может, младший Кимболл хранил ее в бумажнике как сувенир? Наверняка он расплачивался с Маффеи за драйвер – раз или два – в каких-нибудь темных углах, подальше от света и посторонних глаз. Должно быть, в темноте сувенир и перекочевал к Маффеи. Возможно, Мануэль позже обнаружил свою оплошность и потребовал купюру назад. Маффеи же заявил, что потратил ее, не обратив внимания на надписи. Тем самым он мог возбудить у Мануэля первые подозрения. И уж точно эта десятка заставила Маффеи осознать все значение смерти Питера Оливера Барстоу и обстоятельств, при которых она наступила, ибо это имя, как и имена двух других Барстоу, значились на купюре, которую он сохранил.