Наталья Веселова - Одиннадцатый час

Жена появилась, но не одна. На руках она держала месячного кобелька, щенка настоящей немецкой овчарки. Супруги быстро расправились с половиной имевшегося пива и, держа в руках каждый по второй кружке, решили остаток просмаковать с удобствами, для чего расположились на ящиках неподалеку от меня (сонной и с авоськой).

Волей-неволей я стала слушательницей их необычайного разговора.

– Мань, а откуда у тебя этот кобель? – спросил мужчина, прихлебывая.

– А Васька подарил, У него евойная сука месяц, как ощенилась, – пояснила женщина.

– И чего ты делать-то с ним будешь? Разве Светке отдать за «маленькую»?

Очень естественным, как мать свое дитя, движением, Маня быстро прижала щенка к себе:

– Я его оставлю, Митя. И буду его это… воспитывать.

– Че-го?! – изумился Митя. – Ты – воспитывать?!

– Ну, я… А чо, нельзя, что ли?

– Воспитаешь ты его, ага… Голодом заморишь, а не воспитаешь. Самой на пузырь никогда не хватает, а тут она кобеля здорового мясом кормить будет. Сдохнет он у тебя.

– Ну, сдохнет и сдохнет. Мой кобель, а не твой, – и Маня продемонстрировала Мите длинный, нездорово белый язык.

Митя неторопливо поставил недопитую кружку рядом с собой и обернулся к собутыльнице. Уж как там он на свою Маню посмотрел, я не знаю, но только кружка в ее руке задрожала, она крепче прижала к себе своего «кобелька» и пискнула:

– Ты чего, Мить, спятил?

И он заговорил – заговорил угрожающе, с жестоким напором, все ближе и ближе наклоняясь к женщине – а она все отстранялась, явно испуганная.

– Ты, Маня, это брось. Ты, Маня, собаку иди обратно Ваське отдай. Потому что все это не просто так, а ты теперь за этого кобеля – отвечаешь.

– Как это… Перед кем это… – пробормотала удивленная и вконец оробевшая Маня.

– Перед Богом, дура! – рявкнул Митя и, сначала грохнув кулаком по ящику, вслед за тем воздел указательный перст к небесам: – Там ответишь!

– Г-где?.. Ч-чего?.. – совсем растерялась она.

Мужчина заговорил спокойней, но так же веско и отчетливо:

– Вот помрешь ты, Маня, а потом будет Страшный Суд. И спросит тебя Бог: «Куда ты, Мария, пса дела, которого тебе Василий дал?». И что ты Ему ответишь? Ответишь – я-де, Господи, голодом его заморила, да? Так ответишь? И пойдешь ты Маня, за это в

геенну огненную. Потому как, раз Бог тебе кого доверил – соблюсти должна. А если нет…

– Я поняла, – быстро перебила опешившая Маня. – Всё, поняла я. Пошла к Ваське, – и, сунув в руки мужу свою еще почти полную кружку, вскочила и вмиг скрылась за ларьками.

Поглядев ей вслед, Митя задумчиво опрокинул в рот свое пиво, а потом, поколебавшись секунду, и Манино – и пошел сдавать пустые кружки.

Больше их обоих я не видела, но подумала серьезно: «Вот он – пьянь, голь – а ведь соображает там что-то… А я, интеллигентный человек, образованный, начитанный – все гоню и гоню от себя прочь это самое соображение…».

То Господь меня второй раз к Себе позвал. Я слышала, не думайте, я просто долго шла.

Но в сердце своем я уверовала в другой день, через несколько лет, на перекрестке двух дорог, под трехсотлетним дубом.

Ехала я в гости с коллегой в деревенский дом ее родителей – случались в моей жизни, знаете, такие мимолетные приятельницы – не совсем же драконом в пещере я эту жизнь прожила. Так вот, тряслись мы с ней в загородном автобусе – сейчас такие уже не ходят – круглом, душном, вонючем, зато с очень мягкими сиденьями. Жарко было, на душе противно, я раскаивалась, что поехала, пребывала в самом скверном настроении, говорить ни о чем не хотелось. И тут на одной остановке – и остановкой это не назовешь, так, условное место – влез в автобус веселый румяный паренек. Влез – и через пять минут со всеми пассажирами перезнакомился – такой был открытый и общительный. Да и счастье из него, простите, просто перло – другого слова нет: он ехал в родную деревню жениться. Через четверть часа весь автобус знал, что зовут его Анатолием, он только что получил диплом агронома, сосватал (так и сказал) себе красавицу-невесту из соседнего двора, всю жизнь рядом росли. Свадьба завтра, а он вот из города возвращается: ездил специально за подарками суженой и всей родне, Показал поочередно и подарки (безвкусные и неуклюжие), угощал всех конфетами («Да берите больше, у меня еще есть»), демонстрировал фотографии, которых таскал с собой целую пачку («Вот это мы с Катей, вот это Катя у своей калитки, вот это Катя со своей коровой, а это наша школа, а там и я стою»). Весь он бурлил радостью, и была она так чрезмерна, что ею необходимо было поделиться, осчастливить всех, задарить, не разбираясь – может, кто едет на похороны, И Анатолию это удалось: спекшийся было коллектив понемногу ожил, заулыбался. Стали шутить, задавать вопросы…