— Сегодня вы работаете на меня. Все, кого я нанимаю, обязаны время от времени принимать порцию спиртного. Кроме того, если вы хорошенько поужинаете и съедите пару бисквитов, которые лежат в кухонном шкафчике, никто ничего не заметит.
Она быстро усмехнулась и вышла из комнаты. Мерл слушала все это как фривольную интермедию в серьезном спектакле.
— Я должна вам все рассказать, — сказала она, едва дыша, — я…
Я положил лапу на ее сжатые ладошки.
— Бросьте. Я знаю. Марлоу все знает — кроме того, как устроить нормальную жизнь. Все это ерунда. Сейчас засните, а завтра я вас отвезу в Вичиту, проведать родителей. За счет миссис Мердок.
— Ах, как же это мило с ее стороны, — воскликнула она, глаза широко раскрылись и засияли. — Она всегда так чудно ко мне относилась.
Я встал.
— Она чудесная женщина, — сказал я, улыбаясь ей изо всех сил. — Чудесная. Сейчас я поеду к ней, и мы прелестно поговорим за чашкой чая. А если вы сейчас же не заснете, я больше не позволю вам признаваться в убийствах.
— Вы ужасный человек, — сказала она. — Я вас люблю. — Она отвернулась от меня, засунула руки под одеяло и закрыла глаза.
Я пошел к двери. У дверей я резко повернулся и посмотрел на нее. Один глаз у нее был открыт, и он смотрел на меня. Я строго посмотрел в него, и он быстренько захлопнулся.
В гостиной я попрощался с мисс Лимингтон и вышел, прихватив чемоданчик.
Я добрался до бульвара Санта-Моника. Ломбард все еще открыт. Старый оценщик был, кажется, удивлен, что я сумел так скоро выкупить свой заклад. Я сказал ему, что в Голливуде такое бывает.
Он достал из сейфа конверт, разорвал его, достал корешок моей квитанции и положил на ладонь сверкающую золотую монету.
— Это такая ценная вещь, что мне не хочется возвращать ее вам, — сказал он. — Ручная работа, вы понимаете, и какая работа!
— Да и золота в ней на все двадцать долларов, — сказал я.
Он пожал плечами, улыбнулся, а я положил монету в карман и простился с ним.
Лунный свет белой простыней лежал на лужайке перед домом, и только под огромной магнолией прятался кусок скроенной из черного вельвета темноты. Свет горел в двух окнах первого этажа, и одна комната была освещена наверху. Я прошел по камням дорожки и позвонил.
На маленького негритенка у входа я даже не посмотрел. И не погладил его по голове. Кажется, шутка уже приелась.
Дверь открыла седая краснолицая женщина, раньше я ее не видел. Я сказал:
— Я Филип Марлоу, мне нужно поговорить с миссис Мердок. Миссис Элизабет Мердок.
На лице ее появилось сомнение.
— Она, видно, уже в постели, — сказала она. — Лучше вам прийти в другой раз.
— Сейчас только девять часов.
— Миссис Мердок рано ложится. — Она начала закрывать дверь.
Она была симпатичная старушка, и мне страшно не хотелось давить на дверь плечом. Я просто облокотился на нее.
— Речь идет о мисс Дэвис, — сказал я. — Это очень важно. Может быть, вы скажете ей?
— Я попробую.
Я отступил и дал ей закрыть дверь.
На соседнем дереве в темноте запел пересмешник. По улице очень быстро пролетела машина и с визгом повернула за угол. Тонкие ниточки женского смеха пробежали по улице, словно их высекла колесами проехавшая машина.
Скоро дверь открылась, и старушка сказала:
— Можете войти.
Я прошел за ней через пустую гостиную. Единственная зажженная лампочка едва освещала противоположную стену. Тут все было слишком неподвижно, и не мешало бы проветрить. Мы прошли в конец коридора и поднялись по лестнице с резным поручнем. На площадке второго этажа была открыта дверь.
Она проводила меня до двери и закрыла ее за мной. Это была маленькая гостиная с серебристыми обоями, синим ковром на полу, забитая мягкой мебелью. Застекленные двери выходили на балкон, над балконом тент.
Миссис Мердок сидела в большом кресле за карточным столиком. Она была в халате и раскладывала пасьянс. В левой руке у нее была колода, и, прежде чем заговорить со мной, она положила карту на место. Потом проговорила:
— Ну?
Я подошел к столику и посмотрел на пасьянс. Это был «Кэнфилд».
— Мерл в моей квартире, — сказал я. — Немного нездорова.
Не глядя на меня, она спросила:
— Как это нездорова?
Она передвинула одну карту, потом сразу еще две.
— Слегка обалдела, как говорится, — сказал я. — Никогда не ловили себя на передергивании?
— Если подыгрываешь себе, то никакого удовольствия, — грубовато сказала она. — Если не подыгрываешь — тоже. Так что с Мерл? Она никогда не задерживалась до такого часа. Я уже стала беспокоиться.
Читать дальше