Реймонд Чандлер: Золотой дублон Брашера

Теперь им недоставало только мотива. Тигер услужливо подсунул им мотив, налетев на полицию в Солт-Лейк-Сити при попытке продать монету серьезному коллекционеру, который счел ее настоящей, но краденой. В гостинице у него нашли двенадцать дублонов, и один из них был настоящий. Он рассказал им всю историю и показал метку, которой пометил подлинный дублон. Он не знал, откуда Вэнниэр добыл оригинал, и полиция не смогла этого выяснить — давали объявления в газетах о пропаже монеты, но владелец в полицию не обратился. Больше полиция о Вэнниэре не беспокоилась, когда стало ясно, что он совершил убийство. Насчет него самого они оставили это дело как самоубийство, хотя у них были кое-какие сомнения.

Тигера они в конце концов отпустили, потому что решили, что об убийствах он не знал, а кроме попытки мошенничества, у них на него ничего не было. Золото он покупал законным порядком, а подделка старинной монеты штата Нью-Йорк не подпадала под федеральное законодательство о фальшивомонетчиках. Полиция штата Юта от него отказалась.

Признанию Хенча они никогда не верили. Бриз сказал, что использовал его, чтобы надавить на меня, если я что-то скрываю. Он знал, что я не стал бы молчать, если б имел доказательства невиновности Хенча. Но Хенчу это не помогло. Они крепко взяли его в оборот и подняли пять незаконных складов по хранению наркотиков на него и итальянца по имени Гаэтано Приско, причем при обыске одного склада в перестрелке кого-то убили. Не знаю, был ли этот Приско родственником мистера Палермо, но они все равно его не поймали.

— Нравится? — спросил меня Бриз, когда закончил свой рассказ.

— Два пункта неясны, — сказал я. — Почему Тигер сбежал из города и почему Филипс жил на Корт-стрит под чужим именем?

— Тигер убежал, потому что лифтер сказал ему, что Моргенштерна убили, а он почувствовал здесь связь. Филипс пользовался именем Ансон, потому что финансовая компания собиралась отнять у него машину — он был совершенно без денег и стал впадать в отчаяние. Это объясняет, почему такой юный дуралей решил влезть в историю, которая плохо пахла с самого начала.

Я кивнул, так вполне могло быть.

Бриз проводил меня до двери. Он положил мне на плечо тяжелую руку и сказал:

— Помните, вы рассказали Спенглеру о деле Кассиди?

— Помню.

— Вы ему сказали потом, что никакого дела Кассиди не было. Оно было — под другим именем. Я над ним работал.

Он снял руку с моего плеча, открыл мне дверь и ухмыльнулся прямо мне в глаза.

— Из-за этого дела Кассиди, — сказал он, — и из-за того, как я себя в нем чувствовал, я иногда даю парню передышку. Кажется, он заинтересовался этим делом. Я ему не мешаю. Расплачиваюсь за грязные миллионы, которые давят на работяг — вроде меня и вроде вас. Счастливо.

Был вечер. Я вернулся домой, натянул старые домашние брюки и свитер, расставил шахматы, налил себе стаканчик и разыграл Капабланку с белым дебютом. Всего двадцать девять ходов. Красивые, холодные, безупречные шахматы, почти враждебные в молчаливой неумолимости.

Когда с партией было закончено, я постоял, прислушиваясь у открытого окна и вдыхая ночной воздух. Потом отнес стакан на кухню, вымыл его, наполнил холодной водой и остановился у раковины, потягивая воду и разглядывая свое отражение в зеркале.