Агата Кристи - Смерть у бассейна

Генриетту не оттолкнула даже эта нотка неприятного довольства. Ей она нравилась так же, как (она знала) понравилась бы Джону. Уж коли умирать, он предпочел бы ублажение жажды к жизни миссис Крэбтри пролитию слез и хлюпающим носам.

— Единственное, на что я надеюсь, так это что они его поймают — кто бы он ни был — и вздернут, — мстительно продолжала миссис Крэбтри. — Сейчас не вешают публично — а жаль. Я всегда думала, что с радостью пошла бы поглядеть. А уж если бы вешали убийцу доктора, так я бы побежала. Ну и гадина, наверное! А что, ведь такой доктор бывает один на тысячу. И какой всегда был вежливый! Как с ним было приятно! Хочешь или нет — все равно рассмешит. Такое иной раз отколет! Но и я кое-что сделала для доктора, это уж точно!

— Да, — сказала Генриетта, — он был очень умный человек, большой человек.

— А уж как вся больница его ценила! Все сестры. И больные! Бывало, так и чувствуешь, что идешь на поправку, едва он подойдет.

— Так вы должны были уже поправиться, — сказала Генриетта.

Проницательный взгляд старухи на миг затуманился.

— Я что-то не очень в этом уверена, милочка. Теперь меня лечит какой-то сладкоголосый парнишка в очках. Ну, это не доктор Кристоу, доложу я вам. Никогда не засмеется. Он один только был такой — любил шутку. И задавал же он мне встряску со своим лечением! «Не могу, — говорю, — больше не выдержу, доктор», а он мне говорит: «Нет, можете, миссис Крэбтри. Вы сильная, — говорит, — вы справитесь. Мы с вами делаем историю медицины, вы и я». Это он, вроде бы, добрым словом так помогал. Да я бы для него что угодно сделала! Он от тебя ждет многого, а ты чувствуешь, что подвести никак нельзя. Понимаете?

— Понимаю, — сказала Генриетта.

Маленькие острые глазки буравили ее.

— Извините, милочка, вы доктору не жена будете случайно?

— Нет, — сказала Генриетта. — Мы были друзьями.

— Ясное дело, — сказала миссис Крэбтри.

«Что же, интересно знать, ей ясно?» — подумала Генриетта.

— Извините, если я спрошу: а почему вы зашли?

— Джон мне много рассказывал о вас и о новых методах лечения. Мне захотелось узнать, как вы.

— Дохожу понемногу — вот как я!

— Но этого не должно быть, — воскликнула Генриетта. — Вы должны выздороветь.

Миссис Крэбтри усмехнулась:

— Я в ящик не собираюсь, не бойтесь.

— Значит, боритесь! Доктор Кристоу называл вас бойцом.

— Не знаю, сейчас назвал бы? — Миссис Крэбтри с минуту лежала тихо. — Кто бы он ни был, убийца этот, позор ему навек. И без того мало таких людей, как наш доктор. Нам уж больше таких не видать.

Миссис Крэбтри испытующе поглядывала на Генриетту, загрустившую от ее последних слов.

— Не унывайте, милочка, — сказала она. — А похороны-то ему хоть хорошие устроили?

— Да, очень красивые, — сказала Генриетта самым любезным тоном.

— Эх, жаль, меня не было на них! — вздохнула миссис Крэбтри. — Наверное, теперь уж только на свои попаду.

— Нет! — воскликнула Генриетта. — Даже думать так не смейте! Вы только что говорили, как вы с доктором Кристоу собирались делать историю медицины. Ну вот, теперь эта задача на вас. Вам теперь придется стараться вдвойне и делать историю самой, за него.

Миссис Крэбтри несколько мгновений смотрела на нее.

— Что-то уж больно пышно! Постараюсь, милочка. Больше ничего сказать не могу.

Генриетта встала и протянула ей руку.

— До свидания. Постараюсь заглянуть к вам опять.

— Давайте. Мне будет приятно поговорить про доктора еще, — в ее глазах мелькнула скабрезная искорка. — Подходящий был мужчина во всех отношениях.

— Да, — сказала Генриетта. — Был.

— Не мучьте себя, милочка. Что прошло, то прошло. Назад ничего не воротишь.

«Миссис Крэбтри и Эркюль Пуаро, — подумала Генриетта, — выразили одну и ту же мысль, только разными словами».

Она вернулась в Челси, завела машину в гараж и вошла в студию. «Ну вот, — подумала она, — пришло то, чего я так боялась. Пришел момент, когда я осталась одна. Больше не надо сдерживаться, моя скорбь теперь со мной».

Она повалилась в кресло и откинула волосы с лица.

Одинокая, покинутая, опустошенная.

Слезы наполнили ее глаза и медленно покатились по щекам.

«Ну вот, я и горюю, — подумала она. — Скорблю. Ох, Джон, Джон».

И вот вспоминается его голос, резкий от обиды: «Если я умру, первое, что ты сделаешь, еще обливаясь слезами, это начнешь лепить какую-нибудь чертову «Скорбящую» или там некий образ печали».

Она тревожно поежилась. Почему эта мысль пришла ей в голову?