«Ищи светлую сторону, — подумала она, слабой рукой нашаривая спуск. — Можно не опасаться похмелья! — И сразу же: — Как я ей в глаза посмотрю? Как?»
Но она напрасно тревожилась. Когда она повернулась, то увидела, что у двери ванной стоит Марта и смотрит на нее с теплым сочувствием.
— Ты ничего?
— Да. — Дарси попыталась улыбнуться и к своему огромному облегчению почувствовала, как ее губы раздвинулись в искренней улыбке. — Я… я просто…
— Я понимаю, — сказала Марта. — Поверь, я понимаю. Ну, так мне дорассказать или с тебя хватит?
— Дорасскажи, — решительно ответила Дарси и взяла подругу под руку. — Но только в комнате. Я на холодильник даже смотреть не могу, а чтобы дверцу открыть…
— Аминь!
Минуту спустя они с облегчением расположились в противоположных концах старенькой, но удобной кушетки.
— Ты и правда хочешь дослушать, деточка?
Дарси кивнула.
— Ну хорошо. — Однако Марта немного помолчала, глядя на свои худые, сложенные на коленях руки, озирая прошлое, как командир подлодки озирает через перископ враждебные воды. Наконец она подняла голову, повернулась к Дарси и продолжила свой рассказ.
— До конца дня я работала, будто в тумане. Точно меня загипнотизировали. Со мной говорили, я отвечала, но слышала, будто сквозь стеклянную стену и отвечала сквозь нее. «Я под гипнозом, — вот что я думала. — Она меня загипнотизировала. Старуха эта. Сделала мне внушение, ну как гипнотизер на эстраде говорит: „Когда вам скажут „цыпочка“, вы встанете на четвереньки и залаете“, и тот, кому он это внушил, встанет на четвереньки и залает, если ему скажут „цыпочка“ хоть через десять лет. Она что-то подлила в чай и загипнотизировала меня и внушила мне сделать это. Эту гадость».
И я знала, зачем она это сделала. Старуха до того суеверная, что верит в заклятия на воде из гнилого пня и верит, будто можно приворожить мужика, если капнуть ему на пятку кровью от месячных, пока он спит, и что если по шпалам идешь, ни одной пропустить нельзя, и еще только Богу известно во что… Если такая старуха, свихнутая на подлинных отцах, умеет гипнотизировать, так для нее самое милое дело гипнозом заставить такую, как я, сделать то, что я сделала. Потому что она верит в это. И ведь я назвала его ей, верно? Еще бы!
И мне тогда даже в голову не пришло, как я совсем забыла про то, что ходила к Маме Делорм, пока не сделала того в спальне мистера Джеффриса. Только ночью я про это подумала.
Весь день я держалась. То есть не плакала, не кричала, истерик не устраивала. Моя сестра Кисси вела себя гораздо хуже в тот вечер, когда она доставала воду из колодца, а оттуда вылетела летучая мышь и запуталась у нее в волосах. Только чувство это, будто я за стеклянной стеной… Но я решила, что с ним справлюсь, не было бы чего-нибудь похуже.
Потом, когда я вернулась домой, меня сразу одолела жажда. Никогда в жизни мне так страшно не хотелось пить — будто у меня в глотке бушевала песчаная буря. Я начала пить воду и никак не могла напиться. И принялась сплевывать. Я сплевывала, сплевывала, сплевывала. И тут меня затошнило. Прибежала в ванную, поглядела на себя в зеркало и высунула язык, посмотреть, не осталось ли на нем чего-нибудь, каких-нибудь следов того, что я сделала. Ну и конечно, ничего не увидела. Я подумала: «Ну вот, теперь чувствуешь себя получше?»
Нет, конечно. Чувствовала я себя хуже. Встала на колени перед унитазом, и меня вывернуло вот, как тебя, Дарси, но только много больше. Меня рвало и рвало, пока мне не показалось, что я сейчас умру. Я плакала и молила Бога простить меня, остановить рвоту прежде, чем я потеряю ребеночка, если и вправду беременна. И тут я вспомнила, как стояла в его спальне и совала пальцы в рот, не думая о том, что делаю. Говорю же тебе, я увидела, как делаю это, будто смотрела кино. И тут меня снова вывернуло.
Миссис Паркер услышала, подошла к двери и спросила, не плохо ли мне. Это помогло мне справиться с собой, и к тому времени, когда вернулся Джонни, я была более или менее в порядке. Он был пьян и нарывался на драку. А когда я его не одолжила, все равно поставил мне фонарь под глазом и ушел куда-то. Я почти обрадовалась, что он меня ударил, так как это отвлекло мои мысли на другое.
Когда на следующее утро я вошла в номер мистера Джеффриса, он сидел в гостиной, все еще в пижаме, и что-то писал в одном из своих желтых блокнотов. Он всегда возил с собой толстую их пачку, стянутую широкой красной резинкой. И почти до самого конца возил. Когда он приехал в «Ле Пале» в тот последний раз, и я этой пачки не увидела, мне стало ясно, что он решил умереть. И я не огорчилась. Ни чуточки.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу