Стивен Кинг - Детки в клетке (сборник)

Под верхней коркой джентльмена-южанина было в нем много всякой дряни, да еще какой! Он считал, что смешнее людей, которые стараются творить добро или сделать мир лучше, ничего на свете нет; ненавидел черных и евреев и считал, что нам следует забросать русских водородными бомбами, пока они нас не забросали. А почему бы и нет, говаривал он. И считал их «подвидом недочеловеков», как он выражался. Под этим он вроде бы подразумевал евреев, черных, итальянцев, индийцев и вообще всех, чьи семьи не проводят лето на тропических островах.

Я слушала, как он порет эту невежественную и самодовольную чушь, ну и понятно, все больше удивлялась, почему он знаменитый писатель… то есть как он вообще может быть знаменитым писателем. Хотела узнать, что в нем такого видят критики, хотя куда больше меня интересовало, что в нем видят простые люди вроде меня — люди, которые превращали его книги в бестселлеры, едва они выходили. И наконец, решила сама разобраться. Пошла в библиотеку и взяла его первую книгу «Огонь Небес».

Я ждала, что она окажется чем-то вроде нового платья короля, и ошиблась. Это книга о пятерых людях — о том, что происходило с ними на войне, и о том, что тогда же происходило с их женами и подружками дома. Когда я увидела на обложке, что это о войне, я даже охнула, думала, что в ней будут все те же занудные истории, которые они рассказывали друг другу.

— А оказалось не так?

— Я прочитала первые десять — двадцать страниц и подумала: «Не такая уж она хорошая. Правда, и не такая плохая, как я ожидала, но только ничего не случается». Потом прочла еще сорок страниц и вроде бы… ну, вроде бы забыла о себе. Когда в следующий раз оторвалась, смотрю, время почти полночь, а прочла я двести страниц. Говорю себе: «Ложись-ка спать, Марта. Сейчас же ложись, потому как до пяти тридцати всего ничего остается». Но я еще тридцать страниц прочла, хотя глаза у меня совсем слипались, а когда я чистить зубы пошла, был уже час без четверти.

Марта умолкла и поглядела на темнеющее окно, на все улыбки ночи за ним. Ее глаза затуманились от воспоминаний, губы сжались, брови чуть нахмурились. Она слегка покачала головой.

— Я не понимала, как человек, такой занудный, когда приходится его слушать, способен писать так, что не хочется закрыть книгу, не хочется, чтобы она кончилась. Как скверный холодный человек, вроде него, мог создать людей до того живых, что хотелось плакать, когда они погибали. И когда в конце «Огня Небес» Нью насмерть сбило такси всего через месяц после того, как война для него кончилась, я заплакала. Не понимаю, как бездушный циничный человек, вроде Джеффриса, сумел сделать таким важным то, чего вовсе и не было, то, что он выдумал из головы. И было в этой книге еще одно… что-то солнечное. В ней полно боли и всяких скверностей, но была в ней еще и теплота… и любовь.

Она вдруг так громко рассмеялась, что Дарси даже вздрогнула.

— В отеле тогда работал парень, Билли Бек, учился литературе в университете, когда не стоял у дверей. Мы с ним иногда разговаривали…

— Он был братом?

— Вот уж нет! — Марта снова рассмеялась. — В «Ле Пале» до шестьдесят пятого года черных швейцаров не бывало. Черные носильщики, рассыльные, сторожа на автостоянках, только не черные швейцары. Не было принято. Аристократам вроде мистера Джеффриса это не понравилось бы.

Ну, как бы то ни было, я спросила Билли, как может быть, что книги человека такие чудесные, а он сам такая сволочь. Билли спросил, знаю ли я анекдот про толстого диск-жокея с тонким голосом, а я сказала, что не понимаю, о чем он говорит. Тут он сказал, что ответа на мой вопрос не знает, но один его профессор вот что сказал про Томаса Вулфа. Этот профессор сказал, что есть писатели — и в том числе Вулф, — которые сами по себе не тянут, пока не садятся к письменному столу и не берут перо в руки. Он сказал, что перо для таких, это то же, что крылья для птицы. Он сказал, что Томас Вулф, был как… — Она запнулась, потом продолжала с улыбкой: — …как божественная эолова арфа. Он сказал, что сама по себе эолова арфа — ничто, но когда дует ветер, он извлекает из нее чудесные звуки.

По-моему, Питер Джеффрис был именно таким. Аристократом. Его растили аристократом, и он им стал, но его заслуги в том не было. Словно Бог подарил ему банковский вклад, а он его просто транжирил. Я тебе скажу такое, чему ты, наверное, не поверишь: после того как я прочла пару его романов, мне стало его жалко.

— Жалко?

— Да. Потому что книги были прекрасными, а тот, кто их создал, был безобразен, как смертный грех. Он на самом деле был похож на моего Джонни, только по-своему Джонни повезло больше, потому что он никогда не мечтал о лучшей жизни, а мистер Джеффрис мечтал. Его мечтами были его книги, в них он позволял себе верить в тот мир, который высмеивал и поносил в жизни.