Стивен Кинг - Детки в клетке (сборник)

— Деточка, я просто должна дослушать, — сказала Дарси и засмеялась довольно нервным смехом.

— А я просто должна рассказать, — сказала Марта. Но не засмеялась. И даже не улыбнулась.

— Только дай я позвоню мужу. Скажу, что вернусь поздно.

— Конечно, — сказала Марта и, пока Дарси звонила, снова пошарила рукой в сумке, лишний раз убеждаясь, что драгоценная книга никуда не исчезла.

Рагу — во всяком случае, то его количество, какое они смогли осилить, — было съедено, и перед обеими стояли бокалы с пивом. Марта снова спросила Дарси, действительно ли она хочет узнать, что было дальше. Дарси сказала, что хочет, и очень.

— Потому что не все так уж приглядно, должна тебе прямо сказать. Кое-что похуже тех журнальчиков, которые одинокие мужчины оставляют после себя в номере.

Дарси прекрасно знала, о каких журнальчиках она говорит, но никак не могла представить себе, чтобы ее подтянутая чистоплотная подруга была бы причастна к тому, что изображалось там на иллюстрациях. Она налила пива в пустые бокалы, и Марта принялась рассказывать дальше.

— Я вернулась домой до того, как окончательно проснулась. Я почти ничего не помнила о том, что произошло у Мамы Делорм, и решила, что лучше всего — безопаснее всего — считать, будто все это мне приснилось. Но порошок, который я отсыпала из пузырька Джонни, мне не приснился, он все еще лежал у меня в кармане в целлофановой обертке с сигаретной пачки. Теперь я хотела только одного: поскорее от него избавиться, бруха там или не бруха.

У меня-то не было привычки рыться в карманах Джонни, а вот у него была давняя привычка шарить в моих: а вдруг я припрятала доллар-другой, а ему они очень даже пригодятся.

Но в кармане у себя я нашла не только порошок, но и еще что-то. Вынула, посмотрела и убедилась, что на самом деле ходила к ней, хотя все еще почти ничего не помнила о том, что произошло между нами.

Маленькая такая пластмассовая коробочка с прозрачной крышкой, так что видно, что лежит внутри. В этой лежал только сушеный гриб, однако, наслушавшись Тавии, я подумала: может, это не съедобный гриб, а поганка, да такая, что будешь всю ночь мучиться и жалеть, что она не прикончила тебя сразу, как другие поганки.

Я решила спустить гриб в унитаз вместе с тем порошочком, который он втягивал в ноздри, но когда дело дошло до дела, не смогла. Такое чувство было, будто она стоит рядом и говорит мне, чтобы я не смела. Я даже побоялась посмотреть в зеркало: а вдруг она и правда стоит у меня за спиной?

Под конец щепотку порошка я смыла в кухонную раковину, а коробочку спрятала в шкафчик над ней. Встала на цыпочки и задвинула как могла дальше — до задней стенки, наверное. И забыла про нее.

Она на мгновение умолкла, нервно барабаня пальцами по столу, а потом сказала:

— Думается, тебе следует узнать чуть побольше про Питера Джеффриса. Роман моего Пита — про Вьетнам и про то, что он узнал об армии по собственному опыту. Книги Питера Джеффриса все были про то, что он называл Большая Вторая, когда напивался, празднуя с приятелями. Первую свою книгу он написал еще на военной службе, и вышла она в тысяча девятьсот сорок шестом году. Называлась «Огонь Небес».

Дарси долго молча смотрела на нее, а потом сказала:

— Да неужели?

— Вот именно. Может, теперь ты поняла, к чему я клоню? И, может, тебе стало яснее, что такое, по-моему, подлинные отцы. «Огонь Небес», «Огонь Славы».

— Но если твой Пит читал эту книгу мистера Джеффриса, так, может…

— Может-то может, — сказала Марта и сама махнула рукой, будто сказала «ха!», — да только не было этого. Ну да я убеждать тебя не буду, либо ты поверишь, когда до конца дослушаешь, либо нет. Я же просто хочу тебе про него рассказать.

— Ну так рассказывай, — сказала Дарси.

— Я его часто видела с пятьдесят седьмого, когда начала работать в «Ле Пале», и до шестьдесят восьмого или около того, когда у него начались неприятности с сердцем и печенью. Он так пил и вообще, что я только дивилась, как это они раньше не начались. В шестьдесят девятом он раз шесть приезжал, не больше, и я хорошо помню, до чего скверно он выглядел. Толстым он никогда не был, но к тому времени так исхудал, что его в игольное ушко вдеть можно было. А пить все равно пил, хоть и пожелтел совсем. Я слышала, как он перхал и срыгивал в ванной, а иногда так и кричал от боли, и думала: «Ну, вот! Вот теперь все! Поймет же он, что творит с собой, и теперь-то уж бросит». Куда там! В семидесятом он приезжал всего два раза. И с ним был человек — водил его под руку, обихаживал. А он все еще пил, хотя с первого раза было видно, что зря он это. В последний раз он приехал в феврале семьдесят первого. И человек с ним был другой. Думается, первому невмочь стало. Джеффрис тогда уже в инвалидном кресле передвигался. Когда я вошла прибрать и зашла в ванную, так там сушились штаны с резиновой прокладкой. Был он красавец, только эти дни давно прошли. В последние разы он совсем испитым казался. Тебе понятно, о чем я?