Стивен Кинг - Детки в клетке (сборник)

Когда сердце у меня перестало колотиться, я открыла рот и вот что вдруг сказала: «Я уйду от мужа!»

«Нет! — Она даже не запнулась. — Уйдет от тебя он. Ты его проводишь, вот и все. Оставайся тут. Кое-какие деньжата найдутся. Ты боишься, он невзлюбит младенца, да только его-то тут не будет».

«Да как…» — говорю, и больше вроде бы ничего добавить не могу и только повторяю снова и снова: «да-как-да-как-да-как», будто Джон Ли Хукер на старой пластинке с блюзами. Даже сейчас, двадцать шесть лет спустя, я чувствую запах свечных огарков и керосина из кухни и кислый запах пересохших обоев, будто заплесневелого сыра. И вижу ее: съежившуюся, худющую, в старом голубом платье в горошину — белую когда-то, но к тому времени, когда я к ней пришла, пожелтелую, будто старая газетная бумага. Была она совсем маленькая, но от нее исходила сила, будто яркий-яркий свет…

Марта встала, прошла к стойке, что-то сказала Рею и вернулась со стаканом воды, которую одним глотком выпила чуть не всю.

— Полегче стало? — спросила Дарси.

— Да, немножко. — Марта пожала плечами, потом улыбнулась. — Да что про это говорить! Была бы ты там, так почувствовала бы. Ее силу почувствовала.

«Как я все это делаю или почему ты вообще вышла за этот кусок навоза, сейчас никакой важности не имеет, — говорит мне Мама Делорм. — Теперь важно, чтобы ты нашла ребенку подлинного отца».

Со стороны послушать, выходило, что, по ее словам, я за спиной мужа спала направо и налево, но мне даже в голову не пришло озлиться на нее. Я совсем была с толку сбита, где уж тут злиться? «О чем вы? — спрашиваю. — Джонни же его подлинный отец».

А она вроде как фыркнула и махнула на меня рукой, будто сказала «ха!»

«В нем, — говорит, — нет ничего подлинного».

Тут она наклонилась в мою сторону, и меня дрожь пробрала. Столько всего она знала, а вот хорошего совсем немного.

«Всякого ребенка, которого женщина получает, мужчина выстреливает из своего причиндала, девонька. Ты же это знаешь, верно?»

Не думаю, что в медицинских книгах это так объясняют, но я почувствовала, как у меня голова вниз опускается, будто она протянула через комнату руки, которые мне видеть не дано, да и кивнула моей головой за меня.

«Вот-вот, — говорит она и сама кивает. — Так Бог устроил… вроде качелей. Мужчина выстреливает детей из своего причиндала, так что дети-то получаются почти его. Да только женщина их вынашивает и выращивает, и выходит, что дети почти ее. Так заведено на свете, но у всякого правила есть свои исключения, такие, которые подтверждают правило. И тут дело так обстоит. Мужчина, который тебе ребенка сделал, не будет ему подлинным отцом, не был бы ему подлинным отцом, даже если бы никуда не делся. Он бы на него, надо полагать, озлился, забил бы до смерти, когда ему и годика не сравнялось бы, потому что знал бы, что ребенок-то не его. Мужчина не всегда это чует или видит, если ребенок ничем особым от него не отличается. Да только этот ребенок будет так же не похож на Джонни Роузуолла с навозом вместо мозгов, как день на ночь. Вот и скажи мне, девонька, кто подлинный отец твоего ребеночка?» И вроде как наклоняется ко мне.

Ну, я могла только головой покачать и сказать, что не понимаю, о чем она спрашивает. Только сдается, что-то во мне, что-то в уме, которое думает, когда ты спишь, оно понимало. Может, я присочиняю из-за всего, что мне теперь известно, но не думаю. Я думаю, что на секунду-другую его имя у меня в голове мелькнуло.

Я сказала: «Не знаю, какого ответа вы от меня ждете, я ничего не знаю ни о подлинных отцах, ни о неподлинных. И даже не знаю наверняка, что беременна. Но если так, то от Джонни, потому как ни с кем, кроме него, я не спала!»

Ну, она немножко откинулась, а потом улыбнулась. Будто солнцем меня осияла, и мне стало полегче. «Я тебя не хотела пугать, деточка, — говорит она. — У меня и в мыслях не было. Просто есть у меня третий глаз, и иногда он ясно все видит. Сейчас я заварю нам по чашечке чая, и ты успокоишься. Чай тебе понравится. Он у меня особый».

Я хотела сказать ей, что никакого чая пить не хочу, но словно бы не смогла. Словно бы у меня не хватило сил открыть рот, а ноги совсем ослабели. Кухонька у нее была грязноватая, тесная и темная, будто пещера. Я сидела в кресле у двери и смотрела, как она ложкой насыпает чай в старый щербатый чайничек и ставит чайник с водой на газовую горелку. Я сидела и думала, что не хочу ничего из ее особого, да и вообще ничего из этой грязноватой кухоньки. Я думала, что сделаю глоток, как требует вежливость, а потом поскорее уберусь подобру-поздорову, и больше сюда ни ногой.