Роберт МакКаммон - Река духов

Что ж, быть по сему.

Мэтью взглянул в глаза своему врагу с выражением бесстрастного достоинства, его подбородок невольно чуть приподнялся с вызовом — хотя сам Мэтью подумал, что сделал это бесконтрольное движение не с намерением выказать сопротивление, а лишь потому, что противник его был огромным до невозможности. Это при том, что сам молодой человек также отличался высоким ростом, но обладал, в отличие от своего оппонента, худым телосложением — он был вытянутым, стройным, с тонкими чертами лица, на котором ярко выделялись холодные серые глаза с легким сумеречно-синим отливом. К этому вечеру его жесткие темные волосы были аккуратно причесаны в соответствии с тщательно подобранным образом утонченного джентльмена в сшитом на заказ костюме, который лишь подчеркивал бледность лица, свидетельствовавшую о том, что этот молодой человек много часов проводит в помещении, занимаясь деятельностью исключительно интеллектуальной — чтением или игрой в шахматы. Мэтью вовсе не стремился скрывать, что гордится своим образованием, начавшимся в детском приюте для мальчиков в Нью-Йорке. Более того, он был убежден, что годы, проведенные в усердном учении сильно пошли ему на пользу, когда пришло время столкнуться с этим грубым и порочным миром. Новая работа — работа решателя проблем — лишь дополнительно закалила его своей суровостью, подбросив на путь такие злоключения, которых бывший клерк магистрата никак не ожидал — да и боялся — познать. Впрочем, и на первой своей должности помощника магистрата Вудворда молодому человеку довелось столкнуться с определенными опасностями, с которых и началась продолжающаяся по сей день закалка. Одно из свидетельств, оставленных на память о тех событиях — серповидный грубый шрам над правой бровью, уходящий к линии волос. Магнус Малдун с интересом изучал его в эту самую минуту.

— Медведь сцапал тебя? — хмыкнула гора.

— Не всего меня, как вы можете видеть, — спокойно отозвался Мэтью. Память тут же воскресила перед глазами образ Одноглазого — ужасающего чудовища, коего и медведем-то назвать удавалось лишь с большой натяжкой — с которым молодому клерку пришлось столкнуться, когда он пытался спасти Рэйчел Ховарт (свою ночную птицу, как говаривал магистрат Айзек Вудворд) от сожжения на костре за преступление, которого она не совершала. Воспоминания эти оказались на удивление болезненными, однако… тольковоспоминаниями, не более.

— Хм, — протянул Малдун. — Может, ты и не настолько белоручка и денди, раз носишь такую отметину… Но это не имеет значения. За попытку осквернить моего ангела ты обязан поплатиться жизнью.

— Я этого не допущу! — страстно воскликнул ангел с фиалковыми глазами, в которых теперь горел дьявольский злой огонек. — Магнус Малдун, я тебе не принадлежу! Ты не можешь пытаться завоевать сердце любимой женщины этим кровопролитием! Это не… не… — она замялась, с трудом подбирая слова.

— Неестественно. И не по-христиански, — подсказал Мэтью.

— О, как вы ошибаетесь! — тут же возразил Малдун громким грудным голосом, вырвавшимся, как звериный рев из леса черной спутанной бороды. Два глаза над этим черным лесом, подсвеченные огнем помешательства, яростно сверкнули. — Это очень дажеестественно для человека — проливать кровь во имя женщины, которую он любит больше, чем звезды любят ночь! Больше, чем река любит море. Больше, чем птица любит ветер свободы. Это очень даже естественно, если это единственный способ завоевать ее… убивая каждого треклятого претендента, посмевшего даже прикоснуться к ее руке! И это очень даже по-христиански, низкозадый ты язычник, ведь даже Иисус проливал кровь во имя любви…

— Проливал, — не мог не согласиться Мэтью. — Свою.

—… и я избавлю этот мир от наглых людишек, дерзнувших поднести свои свечки к факелу ее красоты! Пресеку хмельные попытки этих ворон, стремящихся показать себя павлинами! Они силятся доказать, что закалены с особым жаром, достойным моего ангела. Но к чему ей эти подделки, если перед ней стоит человек из чистого железа?!

— Из несколько ржавого… — хмыкнул Мэтью, вновь заметив, как мухи кружат вокруг гривы непослушных волос этого зверя, и невольно поморщился. — И затхлого, надо сказать…

— Да пойми ты, что он не будет последним! — с жаром воскликнула Пандора в лицо своему громадному обожателю. Эта реплика лишь усилила повисшее в воздухе напряжение, и Мэтью почувствовал себя еще более неуютно, однако предпочел промолчать. — Я никогда не выйду за чудовище, вроде тебя! Я хочу видеть рядом с собой цивилизованного, утонченного человека, которым можно гордиться, а не которым… которым…