Николай Свечин - Касьянов год

В шесть часов утра сыщики почаевничали, и Лыков стал гримироваться. В гардеробе был костюм босовика: опорки, рваный пиджак и тертый картуз. Алексей Николаевич подгрязнил себе руки и лицо, наклеил седую бороду и такие же брови. Переодевшись, спросил у коллеги:

— Годится?

— Прямо хоть сейчас в рештак! [34] Рештак — арестантские роты (жарг.).

На всякий случай питерцу подобрали вид с подходящими приметами. Он стал Малахием Сафроновым, запасным рядовым с непрописанным паспортом.

— Ну, храни вас Бог, — сказал Красовский, пожимая Лыкову руку. — Мне пора на службу. Как будете уходить, ключи отдайте дворнику.

Сыщики расстались. Они провели вместе чуть не сутки, и надворный советник в полной мере оценил Красовского. В нем не было блеска и лихости Асланова, зато была надежность и очевидная порядочность. При большой доле занудства…

Алексей Николаевич решил изучить не сам Лаврский завод, а его казармы. Как обжигают кирпич, надворного советника не интересовало. А вот публика, прибившаяся к заводу… Хотелось увидеть тех, кто состоял при арендаторе для других дел. И питерец полез в Госпитальную гору. Он поднялся в Печерск по «собачьей тропе». Вязкие берега Кловского ручья пришлось преодолевать чуть ли не вброд. В одном месте близ тропы трое мужиков распивали с утра пораньше бутылку. По виду, портяночники [35] Портяночник — мелкий грабитель (жарг.). с Бессарабского базара. Они покосились на сыщика и, кажется, задумались: не порыться ли в карманах у прохожего человека. Но старший сказал:

— Да там блоха на аркане… Пущай идет.

Потом питерец увидел красивый больничный сад. Но тропа лишь краем задевала его, и скоро опять пошли обрывы и косогоры. Миновав их, «босяк» оказался среди каких-то армейских построек. А затем вдруг, неожиданно для себя, вышел на Московскую улицу, главную в предместье.

Народу вокруг стало больше, особенно солдат. Пройдя между юнкерским училищем и беседкой ипподрома, Лыков обогнул Арсенал с Лаврой, потом миновал лагерь крепостной артиллерии. Шел еще с полверсты и вдруг очутился на краю оврага. За ним открылась совсем другая местность: безлюдная и неустроенная. Кое-где разбросаны избы, хаотично, безо всяких улиц. Меж ним густо натыканы деревья, а вдали сияют купола храма.

Сыщик понял, что он в Зверинце. Ну и местечко… Станут резать, и никто даже криков не услышит. Вместо дорог тропы, дома — гнилушки самого убогого вида. Под березой валяется пьяный, сапоги с него уже сняли, и он жмется от холода, но не просыпается. Купола за деревьями — это Выдубицкий Свято-Троицкий монастырь. А угрюмые казармы принадлежат Лаврскому кирпичному заводу.

Однако попасть внутрь человеку с улицы не удалось. Забор, в заборе крепкие ворота, а в воротах сидел сторож. Плечистый мужик с прищуром, так обычно смотрят кабатчики. Сторож остановил гостя сильным толчком в грудь:

— Куда прешь, дядя?

Лыков просительно снял картуз, сказал:

— Вы, я вижу, тоже из запасных?

— Ну…

— Вот и я бывший солдат. Место ищу. Нету местов в Киеве, хоть ты сдохни. А я на любые работы согласен, вот. Помогите ради пречистой матери, окажите такую милость.

Мужик посмотрел на дрожащего от холода босяка и сжалился:

— Солдат, говоришь? А где службу справлял?

Лыков стал во фрунт:

— Рядовой третьей роты сто тридцатого пехотного Херсонского Его Императорского Высочества великого князя Андрея Владимировича полка Малахий Сафронов.

— Знаешь, брат, помочь твоей беде трудно. И тут свободных должностей в обрез. Потому — завод наш при самой Лавре состоит. Понял? На святую обитель трудится. Может, у тебя медаль какая есть? Это здесь могут зачесть.

— Нету медали… — шмыгнул носом Лыков.

— Нет? Ну, не тушуйся. Я так скажу…

Вдруг из-за плеча сторожа, как черт из коробочки, вынырнул рослый детина в сапогах гармошкой и новой полупрусской фуражке.

— Ванька, ты с кем тут болтаешь?

Теперь уже караульщик вытянул руки по швам:

— Так что, Лука Емельянович, солдат пришел, места просит.

Детина подошел к Лыкову, очень внимательно осмотрел его с ног до головы. Потом грубо взял за ворот, оттащил саженей на пять и просипел:

— Чтоб я тебя здесь больше никогда не видел.

Когда разжал хват, сыщик хотел что-то сказать в свое оправдание. Но почувствовал, что его сейчас ударят, и припустил бегом прочь…

Так ему не удалось попасть в заводские казармы. Но он остался доволен. Человек, выставивший гостя, происходил из уголовного мира. На это глаз у сыщика был наметанный.