Николай Свечин - Касьянов год

— Наплевать мне на твой шабат. Скажи только, да или нет. Без протокола. А протокол подпишешь потом. У тебя будет время подумать.

— Да, — ответил Бурвасер. — Созонт Егорович запретили трогать этого человека. Сын адъютанта генерал-губернатора… Мало ли что? Созонт Егорович сказали: пусть играет. Но я вам этого не говорил. Можно все остальное завтра?

— Конечно. Ты хочешь с кем-то посоветоваться? Советуйся. Завтра в два часа дня приходи в сыскную полицию с вещами. Возможно, запру тебя в тюрьме, если твои ответы мне не понравятся.

— Я приду, обязательно приду. Но можно не в полицию? И не днем, а вечером. Днем я не успею.

Лыков задумался. Гицель тянет время, хочет с кем-то переговорить. Дознание следователю еще не передали. Значит, сыщик может арестовать Яшку своей властью прямо сейчас. Но вдруг тот замкнется и не даст показаний? Бейся с ним… Давить, чтобы пришел завтра в два в полицию? А зачем? Если соврет, так все равно соврет. И откажется от своих слов насчет Безшкурного. Красовский — свидетель признания, но опытный адвокат на суде легко измажет его грязью. Мол, рука руку моет, один сыщик подыгрывает другому. Пусть Бурвасер посоветуется, с кем хочет. Завтра по тому, какую линию поведения он займет, многое станет ясно.

— Хорошо. Когда и где?

— В саду «Шато-де-Флер», в вокзале. Кабинет номер восемь.

— Ишь какой затейник. Думаешь, я стану тебя там поить шампанским «Анри Рёдерер»?

— Я думаю, что смогу доказать вам свою полезность, господин чиновник особых поручений, — очень серьезно ответил гицель. — Я много знаю, хотя еще больше не знаю. Вечером мне будет проще дать вам правильный ответ.

— Вечером?

— Да, в половине десятого. Если можно.

Лыков покосился на Красовского, тот кивнул.

— Ну хорошо. Завтра в восьмом кабинете вокзала, в половине десятого вечера. Только не вздумай меня обмануть.

— Ни боже мой!

Сыщики, не прощаясь с дамой, прошли через гостиную и оказались во дворе.

— Что вы об этом думаете? — спросил надворный советник, усаживаясь в пролетку.

— Самое главное Яшка подтвердил: Безшкурный не убивал оценщика. Это хорошо. Но он хочет с кем-то посоветоваться. Это плохо.

— Согласен. После разговора Яшка может отказаться от своих слов. Кто, по-вашему, у него в консультантах?

— Понятное дело, ребе. Но может быть и какой-нибудь присяжный поверенный. В Киеве у каждого еврея, даже гицеля, есть свой адвокат.

— Или кто-то из блатных, — предположил Лыков. — Но кто? Подручные Созонта? Мы их не найдем, они попрятались по притонам. А Яшка знает адреса. Взять бы его в проследку, а?

— Для этого придется рассказать все приставу Желязовскому, — развел руками надзиратель. — Я лицо подчиненное. Помогаю вам против воли начальства, мне же за это и достанется.

— Да, рассказывать пока рано.

— Вы вот что, Алексей Николаевич, за меня не переживайте. Пристава я не боюсь. Скажу, что выполнял ваши приказания после того, как вы предъявили мне открытый лист.

— Все равно по голове не погладят. Надо было поставить в известность начальство, а вы не поставили.

— Черт с ними! Давайте лучше о деле. В гостиницу вам сейчас идти нельзя.

— Вы так считаете, Николай Александрович?

— Нельзя. Мы же хотели вас завтра поутру загримировать и послать в Зверинец, помните?

— Конечно. Я думал отыскать вас пораньше.

— Нет, лучше не показываться никому. Поедемте сейчас на явочную квартиру. Там переночуем, все для этого в квартире имеется. И грим тоже есть. Отправитесь в Зверинец оттуда, как рассветет.

— И то верно. За нами все-таки следили, кто — не знаю. Может, уголовные, а может, и Асланов по поручению Желязовского. Эти двое меня даже не стесняются. Вчера Спиридон бросил приставу в бюро пачку денег, завернутую в газету. Представляете, Николай Александрович? А сегодня заявил, что привез из притона Безшкурного много вещей. Станет их делить.

— Он поделит, — ухмыльнулся надзиратель. — Что получше, себе возьмет, и в протоколе этого не будет.

Вечер Лыков провел на явочной квартире сыскной полиции. Она располагалась в доходном доме на углу Кузнечной и Караваевской, напротив Ботанического сада. Николай Александрович пояснил, что каждый из надзирателей сыскной части имеет в своем распоряжении по одной такой квартире. Третью держит сам пристав, но с единственной целью — встречаться там с чужими женами.

Ужин полицейским прислали из кухмистерской на первом этаже. Самовар, чай и сахар на явке имелись. Поговорив еще немного, сыщики улеглись спать. Комнат было три, и никто никому не мешал.