Роберт Маккаммон - Зов ночной птицы

Мэтью выставил вперед ладонь с риском напороться на клинок.

— Будьте добры отдать мне пистолет.

Черты лица Джонстона утратили жесткость и как будто раздулись от кипевших внутри его эмоций. Он уставился в пространство, казалось не понимая Мэтью.

— Сэр, — вновь обратился к нему Мэтью, — пистолет вам не понадобится.

— Э-э… — промычал Джонстон. — Э-э…

Он открыл рот, закрыл его и снова открыл, как выброшенная на берег рыба. А еще миг спустя глаза его сверкнули яростной решимостью. Он сделал пару шагов назад, почти упершись спиной в стену, на которой непосредственно за ним висела карта бидвелловского города-мечты — с идеально распланированными улицами и четкими рядами домов, с лоскутным одеялом фермерских полей и огромных садовых плантаций, с тщательно прорисованными судоверфями и причалами и с жизнетворящим источником посреди всего этого.

— Так не пойдет, — сказал Джонстон.

— Да послушай ты! — призвал его Бидвелл. — В этом просто нет смысла! Мэтью прав, тебе некуда бежать!

— Так не пойдет, — повторил Джонстон. — В тюрягу я не вернусь. Нет уж. Никогда.

— Увы, — сказал Мэтью, — выбора у вас нет.

— Наконец-то! — Джонстон жутко улыбнулся, как ощеренный череп. — Наконец-то умник дал промашку! Все же ты предусмотрел не все ходы.

— Прошу прощения?

— У меня есть еще один вариант, — глухо произнес Джонстон. — Вот скажи: пусть… придуманный мною спектакль был и не без изъяна… но разве я не выдержал свою роль?

— В этом вы преуспели, сэр. Особенно в ту ночь, когда сгорела школа. Меня глубоко проняли ваши горестные стенания.

Джонстон утробно, язвительно хохотнул, даже со слезой в голосе.

— Юноша, это была единственная сцена, в которой я сыграл самого себя! У меня душа разрывалась в клочья при виде горящей школы!

— Что? Разве для вас школа что-то значит?

— Много ты понимаешь! На самом деле… мне нравилось преподавать. Это сродни актерской игре, если уж на то пошло. Но… в этом было куда больше смысла, и публика была более восприимчива. И однажды я сказал себе: «Если не найду новые свидетельства запрятанных сокровищ… я ведь могу просто остаться здесь в качестве учителя Алана Джонстона. До конца моих дней».

Он взглянул на пистолет в своей руке.

— Но вскоре после того я нашел перстень с рубином. И загорелся по новой… вспомнил, зачем я сюда прибыл.

Он поднял голову и посмотрел в лицо Мэтью. А затем поочередно оглядел лица Уинстона, Шилдса и Бидвелла.

— Опустите пистолет, прошу вас, — сказал Мэтью. — Пока не поздно.

— Поздно. Да, — повторил, кивнув, Джонстон. — Уже поздно. В тюрьму я не вернусь ни за что. Вы это понимаете?

— Сэр! — Теперь Мэтью понял, что́ собирается сделать этот человек. — Не надо!

— Это надо мне . — Джонстон уронил на пол нож и придавил его ногой. — Кое в чем ты был прав, Мэтью. Если мне дать пистолет, кто-нибудь непременно умрет…

Он замолчал и покачнулся. Казалось, он на грани обморока.

— Кое-кому сегодня придется умереть, — сказал он.

И Джонстон направил дуло пистолета себе в лицо, что вызвало потрясенный вздох Бидвелла.

— Выбор у меня еще есть, как вы видите, — сказал Джонстон, на щеках которого играли красные отблески свечей. — До встречи в Аду, где я буду ждать вас всех с распростертыми объятиями.

— И вот сейчас, — объявил он после паузы, — спектакль действительно окончен.

Открыв рот, он вставил в него дуло пистолета, зажмурился и нажал на спуск.

С громким металлическим звуком сработал колесцовый замок. Шипящий сноп искр маленькими кометами полетел в лицо Джонстону.

Однако пистолет не выстрелил.

Джонстон открыл глаза, и в них был такой ужас, какого Мэтью ранее не видывал и не хотел бы увидеть вновь. Актер вынул изо рта дуло пистолета, который продолжал издавать стрекочущие звуки, как сверчок. Щупальца голубого дыма обвивали лицо Джонстона, растерянно заглядывавшего в ствол. Вспыхнула еще одна искра — яркая, как золотая монета.

Пистолет разродился звуком, похожим на удар деревянного молота по доске.

Голова Джонстона откинулась назад. В его широко открытых, влажно блестящих глазах застыло изумление. Мэтью увидел кровь и красно-серые ошметки на стене позади черепа Джонстона. Бидвелловская карта вымышленного Фаунт-Ройала вмиг покрылась кроваво-мозговой пленкой.

Колени Джонстона подломились, и он рухнул на пол, напоследок согнувшись так, словно отдавал прощальный, высокомерный поклон.

Мгновение спустя его голова ударилась о половицы, и из жуткой дыры на затылке — напротив лишь немногим менее аккуратной дырки на лбу — потекла материальная смесь из лицедейских воспоминаний, хитрых планов, сценического таланта, ума, гордости, страха тюрьмы, мечтаний, злобы и…