Роберт Маккаммон - Зов ночной птицы

Дабы еще более устрашить Мэтью, адское отродье раскрыло пасть, демонстрируя два ряда острых зубов, похожих на зубья пилы.

— Айо покапа , — сказало оно, качнув головой.

Во всяком случае, так послышалось Мэтью.

— Айо покапа , — повторило существо и поднесло к своим губам половинку разбитого глиняного блюда, над которым вился густой дым. Оно быстро вдохнуло дым и тотчас извергло его смрадной струей — той самой вонью потного демона — прямо в ноздри Мэтью.

При попытке отвернуться Мэтью понял, что его голова каким-то образом привязана к жесткому ложу под ним. Уклониться от дыма не было никакой возможности.

— Йанте те напха те … — забормотал демон. — Саба йанте напха те .

При этом он медленно покачивался, полузакрыв глаза. Сквозь клубы плывшего над Мэтью дыма пробивался красноватый свет от одного или нескольких адских огней. Из-за спины бормочущего и качающегося демона донесся треск, как от подкинутых в пламя смолистых веток, за которым последовал шипяще-дребезжащий звук, словно комнату заполонили гремучие змеи. Едкий дым вверху сгущался, грозя отравить последний пригодный для дыхания воздух.

— Йанте те напха те, саба йанте напха те , — не унимался, взлетая и падая, все тот же голос.

Затем повторился ритуал с разбитым блюдом и вдуванием дыма в ноздри Мэтью. Воистину Ад был ужасен, если только подумать, что здесь придется целую вечность нюхать столь мерзкую вонь!

Не имея возможности двигаться, Мэтью предположил, что не только его голова, но также запястья и лодыжки были привязаны к ложу. Он старался держаться, как подобает мужчине, но к глазам подступили слезы.

— Айи! — сказал демон и потрепал его по щеке. — Моук такани соба се ха ха .

Бормотание и покачивание возобновились, а за ними последовало вдувание дыма в ноздри.

Когда эта процедура повторилась полдюжины раз, Мэтью перестал чувствовать боль. Система шестеренок в его внутренних часах совершенно разладилась: одно качание демона происходило со скоростью улиток, чьи раковины висели на крючках под ушами, а уже следующее проскакивало в мгновение ока. Мэтью как будто плыл в огненно-красной, дымной пустоте, хотя при этом не переставал чувствовать под спиной жесткую поверхность ложа.

А потом он заметил еще нечто странное и окончательно убедился в собственном безумии. Эта странность касалась обломка блюда, с которого втягивало дым демоническое создание.

Блюдо было белым. А по краю его украшала роспись из алых сердечек.

Да, он определенно сошел с ума. Готовый пациент для адского Бедлама. Ибо это было то самое блюдо, которое Лукреция Воган выбросила в источник; только тогда оно было еще целым и на нем лежал аппетитный пирог со сладким картофелем.

— Йанте те напха те , — напевал демон, — саба йанте напха те.

Мэтью снова терял себя, растворяясь в набухающей тьме. Реальность — каковой бы она ни была в этом Мире Хаоса — распадалась на части и исчезала, словно тьма была живым существом, пожиравшим сперва звуки, затем свет и напоследок запахи.

Если в стране мертвых вообще можно умереть, то Мэтью это удалось сполна.

Однако вскоре он убедился, что такая смерть мимолетна и несет в себе очень мало покоя. Вновь усилилась, а затем схлынула боль. Он открыл глаза, но при виде движущихся размытых фигур либо теней поспешил их закрыть, устрашившись того, что к нему явилось. Он то ли снова умер, то ли спал и видел кошмар, в котором за ним по кровавой поляне гонялся Одноглаз, а на спине медведя сидел крысолов, норовя пронзить беглеца пятизубой острогой. Он просыпался, залитый летним потопом собственного пота, и засыпал уже сухим, как зимний лист.

Вернулся демон, извергающий дым, и пытка возобновилась. Мэтью опять заметил сломанное белое блюдо с алыми сердечками. На сей раз он решился заговорить с демоном.

— Кто ты такой? — произнес он слабым, дрожащим от ужаса голосом и вместо ответа услышал все то же напевное бормотание. — Что ты такое? — спросил Мэтью.

Никакого ответа.

Он засыпал и просыпался, засыпал и просыпался. Время утратило смысл. За ним присматривали еще два демонических существа, эти вроде как женского обличия: с длинными черными волосами, также украшенными листьями и косточками животных. Они поднимали подобие циновки — сплетенной из трав, мха, перьев и еще невесть чего, — которая покрывала его наготу, чистили раны по мере необходимости, пичкали его какой-то серой кашицей с сильным рыбным привкусом и подносили к его губам деревянный ковшик с водой.