Роберт Маккаммон - Зов ночной птицы

— Не жалует, верно. И это чувство, должен признаться, взаимно.

— Кажется, он считает, что вы на стороне миссис Ховарт? — Гуд аккуратно снял с полки сверток со скрипкой и начал разматывать материю. — Простите за прямоту, но вы и вправду на ее стороне?

— Ее дело вызывает у меня определенные вопросы.

— Вопросы? — Гуд отложил в сторону ткань. При желтом свете лампы в задымленной комнате скрипка приобрела мягкий маслянистый блеск. — Можно и мне задать вопрос, сэр?

— Конечно.

— Сдается мне, миссис Ховарт вскорости отправят на костер. Я не очень хорошо ее знал, но как-то раз поутру она помогла Джинджер дотащить до дома ведро воды, когда Джинджер была на сносях.

— Да он знать не знает, кто такая Джинджер! — встряла Мэй. — Чего трепаться попусту?

— Джинджер — это сестра Мэй, — пояснил Гуд. — Живет через дорогу от нас. В любом случае это был добрый поступок. Из ряда вон, понимаете?

Гуд щипнул струну, прислушался и подкрутил колок.

— Почему-то никто из рабов никакой дьявольщины не видел и не слышал. — Он начал настраивать вторую струну. — Нет, сэр, все эти вещи видели только англичане. А это, знаете ли, тоже из ряда вон.

— Из ряда вон? В каком смысле?

— Судите сами, сэр. Когда все это началось, было много перетолков по всему Фаунт-Ройалу. Среди немцев и голландцев тоже. Многие из них перепугались и удрали отсюда, хотя как раз им-то миссис Ховарт ничем таким не досаждала. Нет, сэр, это видели и слышали только англичане.

Попробовав третью струну, он нашел звук удовлетворительным, после чего взглянул Мэтью прямо в лицо.

— Чуете, к чему я клоню, сэр? Отсюда и мой вопрос: как оно вышло, что здешний Сатана не говорит по-немецки или по-голландски да и нам, черным, не показывается вовсе?

— Этого я не знаю, — сказал Мэтью, прикидывая, что тут и впрямь есть о чем поразмыслить.

— Я-то всегда думал, что Сатане ведомы все языки на свете, — продолжил Гуд. — А тут такая вот странность.

Закончив настраивать скрипку, он пробежал пальцами по струнам.

— Масса Бидвелл имеет на вас зуб, — сказал он, — потому что вы задаете такие вопросы. Масса Бидвелл хочет поскорее сжечь миссис Ховарт и покончить с этим делом, чтобы спасти Фаунт-Ройал… Однако я заболтался, простите.

— Все это так, — сказал Мэтью. Он попробовал надеть свою рубашку, но прикосновение ткани к плечам все еще было слишком болезненным. — Я знаю, что у вашего хозяина большие планы.

— Да, сэр, огромные планы. Я слышал его разговор об осушении болот, для чего он хочет привезти сюда еще много черных. Работа, скажу вам, аховая. Москитов и других кусачих тварей там тьма-тьмущая, да еще аллигаторы и змеи. Только черные могут такое вынести. Вы, англичане, — уж простите за прямоту — хиловаты для этого. Я когда-то был крепок, да нынче уже староват.

Он вновь пробежался по струнам. Мэй долила воды из ведра в котел, а потом занялась котелком поменьше, гревшимся на приступке очага.

— Вот уж не думал, что доживу до таких времен, — тихо произнес Гуд, перебирая струны. — Тысяча шестьсот девяносто девятый. Еще чуток, и сменится столетие!

— Осталось недолго, — подхватила Мэй. — Низвергнется огонь небесный, и сгинет этот мир.

Гуд улыбнулся:

— Это уж как оно повернется. Может, мир сгинет в огне, а может, настанет век чудес.

— В огне, — твердо заявила Мэй. Мэтью догадался, что эта тема давно уже стала яблоком раздора в отношениях между ними. — Все сгорит дотла и потом начнется заново. Таков завет Божий.

— Там будет видно, — сказал Гуд примирительно, как настоящий дипломат. — Там будет видно.

Мэтью решил, что пора возвращаться в особняк.

— Еще раз спасибо за помощь, — сказал он, вставая. — Я вам очень…

— Нет-нет, не уходите так скоро! — засуетился Гуд. — Сделайте милость, сэр! Я ведь привел вас сюда, чтобы показать кое-что интересное.

Он отложил скрипку и вновь направился к полке с разными сосудами. Когда он выбрал среди них один, стоявший рядом с кувшином бальзама, Мэй тревожно воскликнула:

— Ты что такое удумал, Джон Гуд?

— Хочу ему показать. Пусть увидит.

Этот сосуд был накрыт крышкой вместо простой затычки, как у остальных, и Гуд эту крышку поднял.

— Нет! Это нельзя показывать! — На морщинистом лице Мэй появилось выражение, которое Мэтью определил бы как «неописуемый ужас». — Ты совсем умом тронулся?

— Все в порядке, — сказал Гуд спокойно, но твердо. — Я так решил.

Он посмотрел на Мэтью.

— Сэр, я верю, что вы порядочный человек. Я давно хотел показать это кому-нибудь, но… просто боялся.