Джулиан Барнс - Артур и Джордж

В присутствии помощника председательствующего – сэра Реджинальда Харди, двух мировых судей, сидевших по бокам от него, капитана Энсона, полномочных англичан-присяжных, газетчиков, представителей общественности и трех членов семьи подсудимого был зачитан обвинительный акт. Джорджу Эрнесту Томпсону Эдалджи инкриминировались нанесение в ночь с 17 на 18 сентября резаной раны лошади-пони, принадлежавшей угольной компании, а также отправка, около 11 июля, письма с угрозой убийства на имя сержанта Робинсона, служащего в полицейском участке Кэннока.

Мистер Дистэрнал был высок ростом, гладок, быстр в движениях. После краткой вступительной речи он вызвал инспектора Кэмпбелла, и рассказ завели с самого начала: обнаружение раненого пони, обыск в доме приходского священника, одежда с пятнами крови, прилипшие к плащу волоски, анонимные письма, арест и последующие заявления подсудимого. Джордж понимал: это не более чем рассказ – мешанина разрозненных сведений, совпадений и домыслов; понимал он и то, что ни в чем не виновен, однако из-за повторения начальственным лицом в парике и мантии рассказ этот приобрел некое подобие достоверности.

Когда Джордж уже решил, что показания Кэмпбелла исчерпаны, мистер Дистэрнал преподнес свой первый сюрприз.

– Инспектор Кэмпбелл, прежде чем мы закончим, напомню о недавнем случае, вызвавшем серьезную тревогу общественности; думаю, вы можете нас просветить на сей счет. Если не ошибаюсь, двадцать первого сентября на ферме мистера Грина была найдена лошадь с резаной раной.

– Совершенно верно, сэр.

– А ферма мистера Грина расположена по соседству с домом священника прихода Грейт-Уэрли?

– Да, это так.

– И полиция начала следствие по этому возмутительному делу?

– Конечно. Безотлагательное и приоритетное.

– Принесло ли оно какие-либо результаты?

– Да, сэр.

Точно рассчитанная пауза, которую выдержал мистер Дистэрнал, оказалась, в сущности, излишней: все присутствующие замерли раскрыв рот, как один изумленный ребенок.

– Будьте любезны, сообщите суду о результатах вашего расследования.

– Джон Гарри Грин, девятнадцати лет, доброволец конного отряда территориальной армии, взял на себя вину за указанное деяние в отношении своей собственной лошади. Он дал письменные признательные показания.

– Юноша взял на себя полную и единоличную ответственность?

– Да, это так.

– А вы допросили его на предмет возможной связи между этим злодеянием и предыдущими эпизодами, имевшими место в том же районе?

– Допросили. Причем очень подробно, сэр.

– И что он сообщил?

– Что это был единичный случай.

– И следственные действия подтвердили, что эпизод на ферме Грина никак не связан с другими эпизодами, зафиксированными в данной местности?

– Подтвердили.

– Совершенно никак не связан?

– Совершенно никак не связан, сэр.

– Присутствует ли в данный момент Джон Гарри Грин в зале суда?

– Да, сэр, присутствует.

Джордж, как и все, кто находился в переполненном зале, начал озираться в поисках девятнадцатилетнего конника-добровольца, который сознался в истязании собственной лошади, хотя, судя по всему, не дал полиции внятного объяснения своим действиям. Но именно в этот миг сэр Реджинальд Харди решил, что подошло время обеда.

Мистер Мик перво-наперво исполнил договорные обязательства по отношению к мистеру Вачеллу и только потом спустился в помещение, где в перерывах между заседаниями держали Джорджа. Тот совсем приуныл.

– Вы нас предупреждали насчет Дистэрнала, мистер Мик. Мы были готовы к неожиданностям. Ну, по крайней мере, сегодня во второй половине дня мы сможем прощупать этого Грина.

Солиситор мрачно покачал головой:

– Исключено.

– Почему же?

– Потому что он не наш свидетель. Если другая сторона его не вызовет, мы не получим права на перекрестный допрос. А допрашивать его втемную – слишком большой риск: неизвестно, что он выкинет. Это может нас доконать. И все же они представляют его суду – делают вид, будто идут с открытым забралом. Умно. Типично дистэрналовский ход. Я должен был такое предусмотреть, но ни сном ни духом не ведал о признании конника. Это плохо.

Джордж посчитал своим долгом приободрить солиситора:

– Понимаю, вы расстроены, мистер Мик, но ведь вреда особого нет? Грин сказал – и полиция повторила, – что этот случай никак не связан с предыдущими.

– В том-то и загвоздка. Важны ведь не слова, а произведенное впечатление. Зачем молодому человеку понадобилось без всякой видимой причины выпускать кишки лошади, причем своей собственной? Ответ: чтобы выгородить соседа и дружка, которого обвиняют в аналогичном преступлении.