Джулиан Барнс - Артур и Джордж

Теперь он без содрогания листал утреннюю прессу, так как его фамилия на время сошла с газетных полос. Джордж с интересом узнал, что в кабинете министров произошли перестановки, что на Бирмингемском музыкальном фестивале исполнялась новая оратория Эдуарда Элгара, что в Англии гастролирует Буффало Билл со своим шоу.

За неделю до суда к Джорджу пришел жизнерадостный толстяк мистер Вачелл, судебный адвокат высшего ранга, имеющий двадцатилетний опыт выступлений в мидлендских судах.

– Как вы расцениваете мои шансы, мистер Вачелл?

– Я расцениваю их положительно, мистер Эйдлджи, вполне положительно. Могу сказать, что развернутая против вас кампания – верх позора и некомпетентности. Конечно, на процессе я прямо так высказаться не смогу. А вместо этого сосредоточусь на тех пунктах, где наши позиции видятся мне наиболее сильными.

– И каковы, по-вашему, эти пункты?

– Я бы выразился так, мистер Эйдлджи. – На губах адвоката появилась улыбка, граничащая с усмешкой. – Никаких улик, изобличающих вас в совершении данного преступления, нет. Никакого мотива к совершению данного преступления у вас не было. И потенциальных возможностей для совершения данного преступления тоже не было. Перед судьей и присяжными я слегка блесну красноречием. Но защита будет строиться именно на этих тезисах.

– Одно плохо, – вставил свое слово мистер Мик, – что наше дело направлено в суд «Б».

Его тон остудил недолгую радость Джорджа.

– Что в этом плохого?

– В суде «А» председательствует лорд Хэзертон. У него хотя бы есть юридическое образование.

– Вы хотите сказать, что меня будет судить какой-то профан?

Тут вмешался мистер Вачелл:

– Не пугайте его, мистер Мик. Мне доводилось выступать в обоих судах. Кто у нас председательствует в суде «Б»?

– Сэр Реджинальд Харди.

На лице мистера Вачелла не дрогнул ни один мускул.

– Вот и отлично. Я считаю, нам даже на руку, что не придется стоять навытяжку перед каким-то педантом, который метит в Верховный суд. Сможем позволить себе чуть больше обычного, не боясь, что нас будут постоянно одергивать, дабы похвалиться знаниями судебной процедуры. По большому счету, как я уже сказал, защите это на руку.

Джордж чувствовал, что мистер Мик не согласен; и все же судебный адвокат выглядел чрезвычайно авторитетным, хотя искренность его оставалась под вопросом.

– У меня будет к вам одна просьба, джентльмены. – Мистер Мик и мистер Вачелл мимолетно переглянулись. – Касательно моей фамилии. Она произносится «Э-э-эдл-джи». У мистера Мика получается более или менее правильно, а вас, мистер Вачелл, следовало предупредить с самого начала. Полицейские, сдается мне, нарочно игнорируют любые поправки. Я предлагаю, чтобы в самом начале заседания мистер Вачелл сделал объявление насчет ударения в моей фамилии. Нужно довести до сведения суда, что правильно говорить не «Эда-а-ал-джи», а «Э-э-эдл-джи».

Судебный адвокат наставительно кивнул солиситору, и мистер Мик ответил:

– Джордж, как бы поточнее выразиться? Конечно, фамилия – вопрос сугубо личный, и мы с мистером Вачеллом, разумеется, постараемся выговаривать ее, как вы скажете. Но исключительно наедине с вами. А в зале суда… в зале суда… Аргумент, видимо, таков: там – чужой монастырь. Мы не поладим с сэром Реджинальдом Харди, если выступим с подобным заявлением. И ничего не добьемся, решив преподать местным полицейским урок произношения. Что же касается мистера Дистэрнала, он, подозреваю, только позлорадствует от этой путаницы.

Джордж перевел взгляд с одного собеседника на другого:

– Не вполне понимаю.

– Я вот о чем толкую, Джордж: пусть суд оставит за собой право решать, как произносить фамилию подсудимого. Этот вопрос нигде не прописан и обычно не ставится во главу угла. А ошибочное, с вашей точки зрения, произношение звучит, я считаю, более… по-английски.

У Джорджа перехватило дыхание.

– И менее по-восточному?

– Да, Джордж, менее по-восточному.

– В таком случае попрошу вас обоих коверкать мою фамилию, чтобы я привык.

Суд назначили на двадцатое октября. Девятнадцатого числа четверо мальчишек, игравших близ Сидмутской рощи в Ричмонд-парке, нашли сильно разложившийся труп. Экспертиза установила, что это тело мисс Софи Франсес Хикмен, работавшей хирургом в Королевской общественной больнице. Примерно сверстницы Джорджа. И, подумал он, его соседки по газетной полосе.

Утром двадцатого октября тысяча девятьсот третьего года Джорджа перевезли из Стаффордской тюрьмы в Уголовный суд. Отвели в подвал, где находилось конвойное помещение. В качестве поблажки определили в просторную камеру с низким потолком, дощатым столом и печкой; под надзором констебля Даббса он мог совещаться там с мистером Миком. В течение двадцати минут, что Джордж просидел за столом, Даббс, жилистый, с полоской бороды, старательно отводил взгляд. Затем по сигналу он повел Джорджа тесными, петляющими, мрачными коридорами, вдоль шеренги тусклых газовых фонарей к какой-то двери, за которой начиналась узкая лестница. Получив от Даббса легкий тычок в спину, конвоируемый двинулся вверх, навстречу свету и шуму. Когда он появился у всех на виду в зале суда «Б», шум сменился тишиной, и Джордж, оказавшийся прямо за барьером скамьи подсудимых, в растерянности застыл – ни дать ни взять актер, насильно вытолкнутый на сцену из люка.